Молодые львы

– Только не думай, что я придумал все это сам, что я один такой умный. И в армии, и по всей Германии формируется организованное сопротивление, подбираются надежные люди. Я не утверждаю, что успех будет на нашей стороне. Я просто говорю, что в противном случае нас ждут руины и смерть. А так… остается хоть какая-то надежда. Есть только одно правительство, которое может нас спасти, и если мы осуществим задуманное, то сможем сформировать такое правительство. Если же мы будем ждать, пока это сделают за нас враги, на месте Германии появится с полдюжины карликовых государств, бесправных и беззащитных. И тогда двадцатый год покажется раем в сравнении с годом пятидесятым. Если мы сделаем это сами, то создадим коммунистическое государство и в один миг станем ядром коммунистической Европы, а остальным странам придется нас кормить, поддерживать нашу силу. Никакое другое государственное устройство нам не подойдет, что бы там ни говорили англичане и американцы. Надеяться, что при американской демократии немцы не будут убивать друг друга, – абсурд. Это то же самое, что доверить волкам овечье стадо, положившись на их честное слово. Если здание рушится, его не укрепишь, заново покрасив фасад. Надо железными балками усиливать стены и фундамент. Американцы наивны, они нарастили толстый слой жира и могут позволить себе роскошь и расточительность демократии. Американцу и в голову не придет, что их государственное устройство зависит от богатства страны, а не от умных слов, записанных в их законах…

«Вроде бы я уже слышал что-то подобное, – подумал Кристиан. – Но где? Когда?» А потом вспомнил утро на лыжном склоне, Маргарет Фриментл. Ведь это он сам произносил практически те же слова, но отстаивал при этом совсем иную идею. До чего же нелепо раз за разом перетасовывать одни и те же аргументы, чтобы в итоге получить требуемый на данный момент ответ.

– …Мы и здесь можем помочь общему делу, – говорил Бер. – У нас есть связи со многими французами. Из тех, кто сейчас пытается нас убить. Но они в одночасье станут нашими верными союзниками. Точно так же обстоит дело в Польше, России, Норвегии – везде. И перед Америкой предстанет объединенная Европа, сердцевиной которой будет Германия. Американцам придется примириться с ее существованием, нравится им это или нет. Иначе… – Бер пожал плечами. – Иначе остается только молить Бога, чтобы Он поскорее нас прибрал. А теперь о конкретных делах, которыми можно и нужно заняться здесь, сейчас. Могу я сказать своим людям, что ты готов взяться за работу?

Бер сел на песок и начал надевать носки. Он делал это обстоятельно, неторопливо, разглаживая складки, смахивая песок.

Кристиан смотрел на море. Он безмерно устал, его раздирали сомнения, и в нем начала закипать густая злоба. «Небогатый у меня выбор, – с негодованием думал он. – Так или иначе – смерть. На виселице или от пули, от яда или штыка. Если бы только я был здоров, как прежде, если бы провел полноценный отпуск, если б меня не ранило, если б я не болел… Тогда, наверное, я смог бы спокойно и здраво обдумать предложение Бера, найти верное решение, встать рядом с настоящими защитниками Германии…»

– Тебе лучше обуться, – подал голос Бер. – Нам пора возвращаться. Прямо сейчас отвечать не обязательно. Подумай.

Кристиан мрачно усмехнулся. «Подумай». Больному предлагается подумать о раковой опухоли, растущей в его желудке, приговоренному к смерти – о казни, мишени – о пуле, которая вот-вот поразит ее.

– Только учти, – Бер, держа сапог в руке, вскинул глаза на Кристиана, – если ты кому-нибудь скажешь о нашем разговоре, однажды утром тебя найдут с ножом в спине. Независимо от того, что случится со мной. Ты очень мне нравишься, честное слово, но я не мог не подстраховаться, и мои люди знали о том, что я сегодня буду говорить с тобой.

Кристиан смотрел на спокойное, здоровое, простодушное лицо Бера. Это было лицо человека, который в довоенные времена мог прийти в дом, чтобы починить радиоприемник, лицо регулировщика, который переводит через улицу двух маленьких детей, идущих в школу.

– Я же сказал, волноваться тебе не о чем. И обдумывать мне ничего не надо. Могу сказать тебе прямо сейчас, я готов…

Послышался характерный посвист, и Кристиан автоматически бросился на землю. Пули взрыли песок у его головы, он почувствовал, как железо рвет руку, не вызывая никакой боли. Кристиан поднял голову. В пятнадцати метрах над собой он увидел набирающий высоту «спитфайр». Двигатель, который пилот выключил, входя в глубокое пике, внезапно ожил, унося самолет в синее небо. В косых лучах заходящего солнца серебрился хвост, поблескивали опознавательные круги на крыльях. «Спитфайр» с ревом набрал высоту, за несколько мгновений уменьшившись до размеров чайки. Он поднялся выше солнца, чтобы присоединиться к своему напарнику, который ожидал его в вышине, описывая широкие круги над океаном.