Молодые львы

Теперь его переполняли нетерпение и жажда деятельности. Просто невыносимо сидеть на сеновале со столь ценными сведениями в кармане, когда в пяти милях отсюда дивизионная артиллерия скорее всего стреляет вслепую, по квадратам. Он оставил свой пост у окна и вернулся к тому месту, где спали Бурнекер и Коули. Ной наклонился, чтобы разбудить Бурнекера, но в последний момент передумал. Еще не стемнело, так что из коровника они могли выйти минут через пятнадцать, не раньше. Пусть пока поспят, решил Ной.

Он возвратился к окну. Мимо коровника как раз катила тяжелая подвода. Один солдат шагал впереди, ведя за собой лошадей, двое других шли сбоку, совсем как крестьяне, возвращающиеся с поля после трудового дня. Они шли, не поднимая головы, уставившись в землю прямо перед собой. Один солдат опирался рукой о край подводы.

Через пролом в изгороди подвода свернула к складу боеприпасов. Ной покачал головой и пошел будить Бурнекера и Коули.

Они находились на берегу канала. Неширокого, но, возможно, очень глубокого. Маслянистая поверхность воды зловеще поблескивала в лунном свете. Лежали они за кустами, в десяти ярдах от берега, с опаской поглядывая на подернутую мелкой рябью воду. Из-за отлива уровень воды понизился, открыв их взглядам темную, влажную полосу противоположного берега. Ночь близилась к концу, до рассвета осталось не больше часа.

Коули немного поворчал, когда Ной предложил подобраться поближе к укрытой в рощице батарее.

– Черт побери, – шептал он, – сейчас не время зарабатывать медали.

Бурнекер, однако, поддержал Ноя, так что к батарее они поползли втроем.

Но теперь, лежа на мокрой траве и глядя на узкую полоску воды, Коули окончательно потерял самообладание.

– Это не для меня. Я не умею плавать.

– Я тоже не умею, – вырвалось у Бурнекера.

На той стороне канала затрещал пулемет. Трассирующие пули полетели поверх их голов.

Ной вздохнул и закрыл глаза. На другой стороне канала свои, потому что стреляют они в сторону противника. Спасение совсем близко, от него их отделяют каких-то двадцать ярдов воды, а эти двое не умеют плавать… У него же наиважнейшая информация – нарисованная на оборотной стороне фотографии карта, где отмечены положение склада боеприпасов, позиция артиллерийской батареи, замаскированный танк. Двадцать ярдов воды. Он так долго шел, приложил так много усилий, чтобы добраться до своих. Если он не пересечет канал сейчас, то не останется ничего другого, как порвать фотографию и сдаться в плен.

– Может, здесь не глубоко, – предположил Ной. – Сейчас отлив.

– Я не умею плавать. – В голосе Коули слышались упрямство и испуг.

– Я рискну, – после паузы ответил Бурнекер.

– Коули…

– Я утону, – прошептал Коули. – Перед Днем «Д» мне приснился сон. Во сне я утонул.

– Я тебя поддержу, – не унимался Ной. – Я умею плавать.

– Я утонул, – повторил Коули. – Ушел с головой под воду и утонул.

– Наши на другой стороне канала.

– Они нас застрелят. Они не будут задавать вопросы, свои мы или чужие. Увидят нас в воде и окатят свинцом. К тому же я не умею плавать.

Ною хотелось кричать. Хотелось бежать от Коули, от Бурнекера, от канала, поблескивающего в лунном свете, от пулеметных очередей, выпущенных наугад, бежать и кричать во весь голос.

Пулемет затарахтел вновь. Все трое проводили взглядом трассирующие пули, летящие высоко над их головами.

– Этот сукин сын нервничает, – заметил Коули. – Он не будет задавать вопросов.

– Раздеваемся, – распорядился Ной. – Догола. На случай, если канал глубокий. – И принялся за шнурки. По звукам, доносящимся справа, Ной понял, что Бурнекер следует его примеру.

– Я раздеваться не буду, – уперся Коули. – Мне это надоело.

– Коули… – начал Ной.

– Не собираюсь я больше с тобой говорить. Ты меня достал. Не знаю, что ты там задумал, но я тебе не товарищ. – В голосе Коули звучали истерические нотки. – Я еще во Флориде понял, что ты псих, а тут у тебя совсем съехала крыша. Я не умею плавать, не умею плавать!.. – Он почти кричал.

– Заткнись! – рявкнул Ной. Если бы Коули не замолчал, он убил бы его.

Но Коули не сказал больше ни слова. Из темноты доносилось лишь его тяжелое дыхание.

Ной снял краги, ботинки, китель, брюки, шерстяные кальсоны, сорочку, шерстяную нательную рубашку с длинными рукавами. Затем вновь надел рубашку, застегнув ее на все пуговицы: бумажник с фотографией-картой лежал в ее кармане.

Ночной воздух холодными иглами впивался в голые ноги. По телу побежали длинные волны дрожи.

– Коули, – прошептал Ной.

– Убирайся отсюда, – услышал он в ответ.

– Я готов, – донеслось справа. Голос Бурнекера звучал ровно, бесстрастно.

Ной поднялся и по пологому склону пошел к каналу, слыша за собой шаги Бурнекера. Скользкая, мокрая трава холодила стопы. Ной согнулся в три погибели, осторожно переставляя ноги. У кромки берега останавливаться не стал, сразу вошел в воду. Он тут же поскользнулся, окунулся с головой и наглотался густой соленой воды. Когда вода попала в нос, у Ноя вдруг разболелась голова. Однако ноги его стояли на дне, и Ной выпрямился. Вода доходила до шеи. У берега глубина канала не превышала пяти футов.