Монастырские утехи

тотчас же и без большой жертвы. О женщинах у нас ни разу не заходила речь.

И собака, которая вела себя столь же достойно, как и её хозяин, не выказывала никаких

признаков легкомыслия или неблагоразумия, ни тени скуки и не помышляла о

бродяжничестве в поисках приключений. Весь день она подавала нам сигналы. Когда

она лаяла отрывисто, мы знали, что где-то поблизости сорока. Если она бегала,

производя большой шум,— значит, кружится ястреб. Коли приглушённо фыркала —

учуяла хорька. На лис она тоже реагировала по-особому. На змей и ежей заливалась

почти до хрипоты. Это было животное необычайно умное и понятливое. Ни на час она

не оставляла вверенного ей питомника.

   Однажды утром после дождя — дело было в начале августа — я нашёл петляющие

лисьи следы вокруг вольеров, Азор был спокоен. Я заставил его понюхать следы, я

тыкал его носом, но пес лишь вилял хвостом и весело лаял, как на старого знакомца.

Нам оставалось только удивиться и насторожиться. Пес весь день лежал, устало

положив морду на лапы. Я пощупал его нос. Тепловатый. Я решил, что он болен и дал

ему миску молока. Он к ней не притронулся. И вечером не показался... Я кликнул его.

Он не пришёл. Куда-то исчез. Два дня мы прождали его понапрасну. Он не появлялся.

Мы оба почувствовали тогда, особенно Шарль, такую боль утраты, будто потеряли

брата. Я высказал предположение, что пёс спрятался где-нибудь подальше, чтобы

умереть,— так обычно делают животные, почуя конец. Друг мой, который знал его

лучше, стоял на том, что Азор умер бы у его ног. Шарль боялся другого. Как бы не

пустился пёс на опасную охоту — на зубастого волка либо на другого зверя — и не

заплутался бы. Или не случилось бы с ним в лесу чего ещё хуже. Может, его убил

какой браконьер.

   На третий день вечером, когда вышла огромная луна, мы, закрыв на замки питомник,

отправились все втроём наугад обследовать лес. Это были величественные остатки

древней Власии: гордые кроны дубов, перемешанные с буком, ясенем и вязом. Среди

них виднелись и липы. То здесь, то там — непролазная чаща, заросли, звериные норы,

которые мы обшарили в поисках трупа Азора.

   К полуночи мы остановились на прекрасной поляне и простояли там долго: луна была в

зените. Вдруг послышался отдалённый лай. Шарль посвистел условным свистом, на

который пес всегда прибегал. Напрасно. Лай повторился... Мы устроили засаду. Луна,

стоявшая прямо над головой, изливала на нас свою пьянящую магию.

   Прошло немало времени, и вот на поляне появились два зверя. Они прыгали в траве;

впереди — Азор, он резвился как мог, а за ним, тонкая и боязливая, следовала его

рыжая подруга...

— Лиса! — закричал один из слушателей.

— Точно! Это была лиса,— подтвердил рассказчик.

— Такого не бывает! — бурно запротестовал кто-то.

— Чего? — спросил доктор.

— Собаки никогда не спариваются с лисами.

— А, собственно, почему? — вмешался раздражённо другой.— Есть обстоятельства,

когда...

— Вы слышали когда-нибудь, чтобы спаривались кошки с зайцами? — обрушился на них

четвертый.—

— Я...

— Невозможно! Мало ли что болтают в народе! — крикнул первый.—

Здравомыслящий человек не может утверждать ничего подобного.

Ну просто-напросто сука прибежала из деревни.

— Думайте, как знаете, но это была лиса,— стояли намертво противники.

   И начался спор — кто за, кто против лисы, а рассказчик, скрестив руки и презрительно

улыбаясь, ждал, когда всё затихнет.

   Наконец препирательство кончилось, и доктор по нашей просьбе продолжал рассказ.

— Было почти смешно видеть эту игру: степенный и серьёзный Азор, припав на

передние лапы, подскакивает, выделывает всяческие коленца, виляет хвостом, бегает

вокруг лисы, а она дичится и обороняется от его ласк.

   Симион вскинул ружьё. Но Шарль ударил его по рукам, и ружьё опустилось.

— Тс-с...— прошептал он укоризненно.

Симион был отправлен назад в питомник и, послушно подчинившись, ушёл на

цыпочках. А мы остались. Друг мой долго жадным взглядом наблюдал за любовными

играми зверей, завершившимися в конце концов спариванием. То была поистине

сказочная свадьба — луна над головой, деревья вокруг поляны и мы — свидетели и

гости.

   Всё вокруг источало запахи — запахи зрелости, предвещающие осень. Легкой грустью

веяло от деревьев, сбрасывавших порою увядший лист. Задумчивое дуновение ветра

нечаянно приносило шум из заглохших лесов и заснувших деревень, где бодрствовали

одни лишь любовники. И немое томление исходило от щекотавших наши лица,

набухших, никогда не кошенных трав, готовых стряхнуть с себя колосья, отягчённые

плодоносными семенами. Ото всего этого по телу пробегал какой-то озноб, какой-то

спазм, всё толкало к завершающему воплощению, без которого жизнь не имела бы

смысла.

   И друг мой никак не мог наглядеться, наслушаться, нанюхаться; странная улыбка

застыла на его губах, а глаза излучали дикий свет. Я решил, что он радуется счастью

собаки, и не трогал его, пока собака с лисой не углубились в лес. Тогда я вернул его к

действительности. Точнее, попытался, но мне это не удалось. Он был словно во хмелю

и даже слегка покачивался. На обратном пути он, обычно молчальник, проговорил всю