можно перевести как «правительство» (government). Например, в переводе Алтан Тобчи (Ниriyanggui Altan Tobchi), сделанном Боуденом, предложение… tegun-u goina oyirad-un Batula Cingsang Monggol-un toru-yi abula… звучит так: «после этого ойратский Батула Чингсанг одержал победу над правительством монголов» [Bawden 1955, p. 35, § 5]. В тот период toru было чем-то, что можно создать или установить[131], передать, исправить, чем можно управлять, о чем можно вести переговоры и дискуссии. В большинстве контекстов toru, возможно, предпочтительней интерпретировать как суверенитет, например, отдельного улуса (народа в политическом смысле)[132]. Однако в более ранний период мы не обнаруживаем сложного термина ulus tor, который позднее приобретает столь важное значение. В XVII в. ulus дифференцируется от toru, a toru дифференцируется от yos (yosun), который использовался для обозначения обычного права и правильного поведения [Bawden 1955, § 25].
Примечательно, что в настоящее время toru
«конкретизируется» и даже может порождать объекты поклонения. Например, в Altan hagan-u Tuguji, относящемся к XVII в. [Журунгга 1984], мы находим предложение: «Пост „[совершающий] государственное поклонение“ („государственное сокровище“) был дан великолепному Мерген Хара, который также получил титул джинонга» (Gaihamshig Mergen hara-yi toru-yin shitugen bolba hemeju jinung chola ugbe). В Алтан Тобчи, где в одном месте toru используется вместе с yosun, мы находим сходную мысль: «Государство и обычаи стали объектами поклонения народа» (toru yosun qamig ulus-un situgen bolugad) [Bawden 1955, § 48].
К XVII в. различные значения toru
и окружавших его терминов (улус, иргэн, засаг, ёс) уже выделяются в качестве основы понятий, известных и в настоящее время. Мы пришли к выводу, что это достигалось посредством добавления новых значений, причем более ранние не утрачивались. Однако по-прежнему возникает вопрос: как монголы от toru, означавшего в XIII в. несколько несопоставимых политикоэтических принципов, пришли в XVI–XVII вв. к toru — определению «государства» (наряду с прочими значениями)? Мы полагаем, что для понимания этой эволюции следует обратиться к Tsagaan Teuke (Белая История) — важнейшему монгольскому политическому документу промежуточного периода. Кроме того, он содержит некоторые ключевые элементы, которые помогут нам интерпретировать более поздние монгольские концепции, касающиеся государства.
Белая История
— это подробное описание идеологии и практики управления Чакравартина, идеального буддийского царя. Текст утверждает, что настоящим автором описания был Хубилай-хан, а издан он был позднее, в XVI в., когда появились первые крупные манускрипты. У ученых нет единого мнения по поводу того, был ли этот памятник действительно написан в XIV в. Мы же опираемся на детальный анализ К. Загастера [Sagaster 1976], П. Балданжапова и Ц. Ванниковой [2001], которые пришли к выводу, что Белая История была, действительно, составлена на основании наставлений Хубилай-хана между 1272 и 1280 гг. Позже она подверглась изменениям, а в середине XVI в. — добавлениям под эгидой Хутухтай Сэцэн Хунтайджи, который захотел возродить этот документ как авторитетный образец, соответствующий контексту нового политического движения за объединение монголов[133].
Белая История
придает понятию toru экстравагантный смысл, но, в отличие от Тайной истории монголов, делает это в контексте всеобщей, единой космологическо-этической системы. В Белой Истории toru имеет по-прежнему множество значений. Однако тот факт, что все они стали концептуальной категорией в рамках более широкой структуры управления, дает нам возможность понять, как развивалась монгольская политическая мысль.