Монокль. Рецензии на книги Михаила Гундарина

Михаил Гундарин как автор книги рассказов по мотивам цоевских песен мог бы и Вифлеемскую звезду обыграть, возможно, додумав за певца и музыканта, у которого: «Мы сидим не дыша, смотрим туда, где на долю секунды показалась звезда». Ан нет! Не обыгрывает. Оставляет за скобками. Словно намекает: читатель, я тебе подсказываю, посему додумай и обыграй сам. Дескать, раз ты мой читатель, значит, не глуп, так шевели же мозгами!

Как во многом туманен смысл гундаринского «Троллейбуса», ровно так же туманен и смысл цоевского, в расшифровке/интерпретации которого бытует не одна версия.

Порассуждаем об интерпретациях «Троллейбуса» Цоя, а в уме будем держать трактовки «Троллейбуса» Гундарина (три пишем, два в уме).

Верcия первая. Общественный транспорт – это советское государство без руля и ветрил: мол, едет себе и едет к пропасти/несётся/летит в пропасть. Версия вторая: путь к Богу не прост, тернист, особенно если находишься внутри не образно-виртуального, а реального рейсового троллейбуса, но в любом случае даже тут главное – верить во всё хорошее. Здесь и звезда кстати! Впрочем, всё может оказаться намного проще: Цой каждый день добирался на работу двумя видами транспорта: троллейбусом и метро. Чтобы оказаться у метро и дальше двигаться к конечной точке, надо было именно на троллейбусе ехать на восток – вот и сочинилось без всякого подтекста и злого умысла. Так сказать, поэзия чистого разума. Однако хочется сказки, тайны, загадки, дымки. Потому загадка, да и только! Точка!

…Итак: Гундарин, Сологуб, Цой. И много кого/чего ещё. В конце концов хотя бы в одной главке читатель может/должен самостоятельно выстроить ряд гундаринских предтеч.

Солнечные дни

Пишут2

, что Цой не любил петербургскую зиму, особенно снег (белую гадость). Собственно, в Петербурге и лето не ахти какое, тем не менее в это время года есть солнечные дни (зимой-то их практически не бывает: сыро, слякотно, снежная жижа). Летом, что называется, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Зимой же в городе на Неве, и правда, тоска зелёная. У Цоя:

«Мне везде неуютно и пиво пить в лом

Как мне избавиться от этой тоски

По вам, солнечные дни?..»

…Ромку, героя шестого «трека» книги Гундарина «#ПесниЦоя», по солнечным дням тоже гложет тоска зелёная. По светлым дням, когда в его собственную жизнь и в пасторальную жизнь его деревни ещё не успела ворваться жёсткая жизнь железного города. Как только ворвалась, так деревни и не стало: всё, что было более-менее живым и что могло двигаться, в город постепенно и переместилось. Чуете «Прощание с матёрой» Распутина? А прозу Белова, Астафьева и (эх, была ни была!) Шукшина? Не чуете? А она есть! Вернее, даже они – и писатели, и их многочисленные деревенские прозы. Их всех есть у меня, вернее, у Гундарина!

И ещё есть у автора одна существенная деталь, придающая этому «треку» не только яркую социальность, но и гротескно-протестную идеологичность. Не только в сельскую местность пришёл разрушительный/разрушающий город, но в страну ворвалась новая жизнь в виде «перестройки», гайдаро-ельцинских реформ и всех последующих, как цепочка добавленных стоимостей, «радостей» и событий (которые, собственно, оставлены за скобками повествования, но не просто фонят, а прут «изо всех щелей и пор», возрастной читатель хорошо помнит и понимает реалии тех лет): «Для него [Ромки – В.Б.] всё было слишком просто – мир делился на до и после нашего появления. Для любого из нас эти тридцать лет делились на множество микровеков, каждый из которых открывал новую страницу. В каждом из которых происходило такое движение, что мы все могли моментально становиться и трактористами, и полковниками, и миллионерами, и министрами. И белыми, и чёрными, и серыми. И разбойниками, и сыщиками

…»

Сравним с цоевским:

«Это время похоже на сплошную ночь [опять ночь! – В.Б.]

Хочется в теплую ванну залезть…»