Монокль. Рецензии на книги Михаила Гундарина

Сергей Пенкин вспоминал: «Я говорю: “Не буду выступать”. А Витя в ответ: “Всё будет хорошо!”…»

Так и пришла к певцу-гею всесоюзная известность, а то сразу и слава. Как, впрочем, и к Цою, и к группе «Кино», а затем и к её отдельным представителям, когда они занялись сольными карьерами/концертами. Кстати, впоследствии песню подхватила другая рок-группа – «Мумий Тролль» (её солист Илья Лагутенко то ли переосмысливал, то ли провоцировал, то ли совершал каминг-аут: «Когда ты робко меня целуешь, малыш, ты меня волнуешь…»)

В девятом рассказе автор «#ПесенЦоя» возвращается к лирическому «я» (повторюсь, это «я» не равно «я» самого автора), от лица которого и ведёт дальнейшее повествование: «Ну вот, дожили: я, пятидесятилетний литератор-неудачник, регистрируюсь в соцсетях под женским псевдонимом и начинаю писать там всякие гадости. Я толстый, в массивных очках. С бородой полулопатой, такой саперной лопаткой, которая во времена моей юности считалась обязательным атрибутом литературной деятельности. Ну, с деятельностью, да, напряг, а борода всё же немного выросла

».

Похоже, что в этом «треке» автор откровенно провоцирует читателя: писать от лица сомнительного лирического «я» ему не впервой – его более ранняя повесть «Говорит Галилей…» в этом смысле ещё пикантней! Вот там настоящий бесстыдный (или как раз «стыдный») хардкор! Дескать, вот вам всем! И даже: вот так вот вам всем, и чо? Дескать, и чо вы мне сделаете, всё равно уже читаете, до конца немного осталось, никуда не денетесь, дочитаете, как миленькие, даже если и поплюётесь на лирического героя! Короче, в «Галилее…» – жёсткий хардкор, в «Малыше» – так себе, вокруг да около, хотя и не совсем.

В главном персонаже рассказа поначалу вроде бы играет отцовское чувство, а затем то ли не пойми какое, то ли даже вообще не пойми что. По многочисленным двусмысленным (а то и вовсе не двусмысленным) намёкам и экивокам можно сделать предположение, что скорей всего не пойми что. Тьфу! С одной стороны, за стенкой спит Маринка-давнишняя знакомица, ставшая женой героя ближе к его старости (или просто «типа жена»: сексуальная партнёрша). А с другой, «по комнатам в задумчивости бродит её сын. Тонконогий, с тонкими же, будто просвечивающими запястьями. С золотыми кудрями почти до плеч (это я настоял, чтобы не стригли). Одиннадцать лет. Золотой мальчик. Данила-мастер». А далее – и ещё «круче»: «И что мне с Данилой делать-то? Я представляю его в виде обнаженной статуи, выкрашенной в золотой цвет. Леонардо да Винчи отдыхает, красота

– здесь. Но не сейчас, и вряд ли когда, конечно, эта затея со статуей осуществится». Тут уж совсем гей-педофилия какая-то! Если не разгром, то публичное искажение наших посконных ценностей, публичным и активным сторонником которых на самом деле является сам автор книги.

У лирического героя «трека» если не старческий маразм, то старческая сублимация. Ибо герой этот – писатель-неудачник: «Я раньше любил соотносить свой возраст с возрастом известных писателей. Кто во сколько лет что создал. Ну, Лермонтов, понятно, Пушкин… Так и Булгаков отпал. И Джойс, и Пруст. Я вот всё на Розанова смотрел, который, как и я, в провинции пропадал, с женщинами проблемы имел. Потом перебрался в столицы – и взлетел. Но потом я понял, что и Розанов меня куда моложе. Умберто Эко остался с поздним дебютом. Анатолий Рыбаков ещё. Ну и кто-нибудь другой есть наверняка». Авторы-предтечи творчества Гундарина, как видим, перечислены самим Гундариным, не будем вдаваться в подробности, для чего (мы их тоже просто включим в общий перечень предтеч в конце этой главки).