Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе

Иногда я вспоминала наш разговор с Константином Петровичем. Это был последний раз, когда мы были с Мишкой вместе. Я задумывалась: как один-единственный разговор смог так повлиять на ситуацию? Лидер прислушался к лидеру? А не будь Константин Петрович директором, прислушался бы к нему Мишка? Мишка жил без отца, да и, судя по той единственной фотке, отец не был для него авторитетом. А молчаливый дедушка, которого Мишка порой боялся, едва ли беседовал с ним по душам. Вряд ли с Мишкой вообще кто-то беседовал так – серьезно, по-взрослому, по-мужски. После того разговора Мишка как будто снова переродился и, к моему ужасу, стал еще интереснее. И я опять не могла перестать думать о нем. Переставала ли вообще когда-нибудь? Меня по-прежнему тянуло к нему. Я тосковала, психовала, пыталась всеми способами выгнать его из себя. Но где-то в глубине, внутри мне снова хотелось его вернуть. Конечно, это было бы совсем безумием. И, чтобы избежать искушения, я решила воспользоваться Мишкиной тактикой тотального равнодушия. Не замечать, не прислушиваться и заниматься своими делами, как будто его совсем нет. Тем более скоро экзамены и надо было начинать усиленно готовиться. Да еще спектакли – один к Новому году, второй к лету. Мне было чем отвлечь себя.

На дне рождения у неподруги

Ноябрь, декабрь, январь, февраль… Жизнь шла своим чередом. Учеба, театр, дом, общение с друзьями, учеба, дом… Все вошло в определенный привычный ритм, и ничего не нарушало моего покоя. И постепенно Мишка все-таки перестал волновать меня – просто стало не до него. От мамы я знала, что у него все как обычно и примерно так же, как у меня, только вместо театра – футбол. Про его новые отношения никто ничего не рассказывал. Или меня берегли, или их не было.

В середине марта меня позвала на день рождения Алиса – неблизкая мне одноклассница и тоже почти отличница. Мы с ней учились с первого класса, но позвала она меня впервые. Ей когда-то тоже нравился Мишка, но потом она переключилась на одного из его друзей. А со мной неожиданно сблизилась после нашего с Мишкой второго разрыва – встала тогда на мою сторону вместе с другими девочками.

Она жила на другом конце поселка, по другую сторону от школы, в частном деревянном доме лимонного цвета с белыми резными наличниками. Хоть мы и не были близки, но от приглашения я не отказалась. Хотелось развеяться. К тому же пора школьных вечеринок подходила к концу, и не хотелось упускать возможность лишний раз побыть со своими, перед тем как навсегда расстаться.

Дома у Алисы было просторно, светло и уютно. Когда я вошла, Юрий Антонов пел нашу любимую «Моооре-моооре, мир бездонный». Не вживую, конечно, – с пластинки. Посреди большой комнаты стоял накрытый белой скатертью стол со всякими вкусностями. Несколько наших уже сидели за столом, родители Алисы суетились вокруг, раскладывая по тарелкам салатики и наливая клюквенный морс в бокалы. Когда все гости наконец-то собрались и расселись, родители первыми предложили тост, выпили, встали и ушли к соседям в гости, оставив нас одних, «чтобы не смущать» – как они сами выразились, выходя из-за стола. Чем сразу и смутили, по крайней мере меня. Я бы не сказала, что своим присутствием они мешали празднику, но с их уходом наша компания и правда расслабилась и весело загалдела. Мне было хорошо и спокойно, как в старые добрые времена, когда мы еще все вместе гуляли, играли и беззаботно катались на горке. Мы снова были одной семьей и грустили, что скоро нам предстоит расстаться, разбежаться по жизни, как и говорил тогда в классе Константин Петрович.

Антонова сменила итальянская эстрада, и все высыпали из-за стола танцевать. Музыка играла громко, поэтому мы не сразу услышали стук в дверь. Только когда начали барабанить кулаком или ногой, Алиса побежала смотреть, кто пришел. Она долго не возвращалась – видимо, новый гость не спешил заходить. Мы танцевали, прислушиваясь, как она говорит с кем-то в коридоре. Ее звонкий голос переплетался с чьим-то низким. Низким и, кажется, знакомым. Наконец на пороге появилась счастливая Алиса с огромным букетом цветов.

– Еле уговорила! – сияя, произнесла она. – Не хотел заходить!

И она, схватив хрустальную вазу с подоконника, побежала ставить цветы.

В дверях стоял Мишка в кожаной тонкой куртке, красной футболке и любимых черных вельветовых джинсах в мелкий рубчик. Танцы сразу закончились, и все, кроме меня, окружили Мишку. Я, конечно, кивнула вежливо, но он был занят и, наверное, не заметил. И я в одиночестве вернулась за стол, чтобы чего-нибудь съесть или выпить.