Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе

Мама не разговаривала со мной три дня. И мне было очень плохо. Почему? Ну не хочет общаться – пусть не общается. Я была уверена, что ни в чем не виновата и справедливость на моей стороне. Но мне было очень-очень плохо. К третьему дню уже хотелось уснуть и не просыпаться. Хотелось исчезнуть, сбежать из дома и чтобы никто меня не нашел. Все что угодно, только бы не видеть этой каменной маски вместо лица, с который мама все это время ходила по дому. При этом с папой и сестрой она стала ласковее и нежнее, чем обычно. Наверное, чтобы ощутимее была разница и изощреннее пытка. Только что она ласково спрашивала что-то у сестры и тут же с каменным лицом проходила мимо меня. Когда я пыталась заговорить: «доброе утро», «привет» и «спокойной ночи», – она делала вид, что меня нет, а значит, и отвечать некому.

В школе вовсю шла подготовка к экзаменам, и это отвлекало от домашних проблем. Иногда я ловила на себе взгляд Мишки, и тогда мне казалось, что он думает обо мне и даже, возможно, скучает. Но он также по-прежнему не разговаривал со мной – как они меня все достали! Как будто и не было нашей последней встречи, из которой выросли мои домашние страдания. И в такой ситуации было совсем непонятно, из-за чего я страдаю и за что несу наказание, раз и так ничего нет. Ни Ромео, ни Джульетты, ни мамы. Театр немного спасал, но уже и туда вплывала эта чернота. Потому что там я могла внезапно вспомнить, что меня ждет дома, и это не давало мне покоя.

На четвертый день маминого бойкота, устав от бремени непонятной вины, мне захотелось наглотаться таблеток и умереть. Только для того, чтобы она пожалела, что довела меня до этого. Пусть узнает, как мне было больно. Но я не наглоталась – было много планов на жизнь. Но ночью не смогла уснуть. Сестра давно спала, а я вертелась в постели, как флюгер. Мне казалось, что подушка горит под моей головой – такой она была жаркой. Мне приходилось ее переворачивать каждые десять минут, чтобы остудить. Намучавшись, я совсем убрала ее, но легче не стало – сна не было ни в одном глазу. Тогда я встала и отправилась к маме в комнату. У папы с мамой всю жизнь были разные режимы и разные спальни. Папа ложился и вставал очень рано. А мама – наоборот, поздно.

Не знаю, сколько было времени, но она уже спала.

Я постояла на пороге, потом подошла к ее кровати и села на пол. Я сидела на ковре и тихо плакала, не зная, что мне делать дальше. Она зашевелилась. Я тихо позвала:

– Мама…

Она молчала.

– Мама… Ну прости меня, пожалуйста, – я плакала все сильнее и не могла остановиться, – я не могу так больше… Я ничего не понимаю…

Она лежала спиной ко мне и молчала.

– Ну поговори со мной, пожалуйста. Ведь мы с ним и так не дружим давно. Просто нам по дороге…

Она продолжала не реагировать.

Я уже не сидела, а стояла на коленях рядом с ее кроватью, и слезы катились ручьями по щекам и капали на грудь. Я не могла больше выносить это отвержение – просто не было сил. Я была готова унижаться, извиняться, признаваться в том, в чем она хотела, чтобы я призналась, на все ради нее была готова – только бы прекратить эту пытку. Я не понимала, что происходит, а она не объясняла, и мне было страшно.

Я уже хотела поклясться, что никогда больше не подойду к Мишке, никогда! Но именно в тот момент поняла, что не смогу этого сделать. Не смогу поклясться, потому что это будет неправдой. Потому что не смогу внутри отказаться от него. Я зарыдала еще сильнее – уже из-за того, что очень скучала по Мишке. Я верила, что он все равно любит меня. Но теперь я совсем не смогу его вернуть, как раньше, потому что, даже если мы захотим снова быть вместе, нам будет нельзя. Потому что нам запретили.

Не знаю, как долго я сидела и плакала на полу рядом с ее кроватью, пока вдруг не услышала холодное:

– Аля, иди спать.

Это все, что она сказала той ночью. Ничего не объяснила, не сказала, любит ли меня. Я посидела еще минутку, слезы перестали литься из глаз. Я поняла, что дальше сидеть бесполезно. Ясности не наступило – даже не понятно было, простили меня или нет. Но зато я наконец-то сильно захотела спать. Я чуть не улеглась там же на ковре калачиком. Но все-таки встала, вернулась к себе в комнату, упала на кровать и прямо без подушки сразу уснула.

Мама вернулась, а доверие зацепилось за прошлое