Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе

Мама меня простила. Я понимала, конечно, что слезами намыла себе прощение. Или наныла. И даже не особо сломалась, сделав это. Но все-таки след внутри остался. Мама меня простила, но смогу ли простить ее я? Я верила в здравомыслие родителей, верила, что им нужно доверять, и если они считают, что ты не прав, значит, ты скорее всего не прав, просто пока еще не можешь этого осознать. Но я стала замечать, что стена, которая возникла между нами, никуда не исчезла. Теперь я как будто смотрела на нее сквозь мутное, давно немытое окно. Нет, мне однозначно стало легче – ведь она снова стала разговаривать со мной. Но в то же время желание убегать из дома – в школу, в театр, куда угодно – не пропадало. Театр тогда оказался настоящим спасением от тяжелой атмосферы в родном доме. И стремление проживать чужие жизни возникало от нежелания жить своей, такой, какая она была. Даже когда в театре не было репетиций и подходящих ролей, вжившись в которые я могла бы утешиться, оставались монологи и стихотворения, которые я учила, потом хранила в памяти на черный день и проживала, когда чувствовала боль внутри. Эти чужие монологи были как обезболивающее лекарство, которое всегда при тебе. В любой трудный момент ты просто можешь превратиться в другого человека, сбежать от себя, заговорить его словами и переложить свое горе на его плечи. А еще это давало ощущение, что я не одинока в этом мире, раз кто-то так же уже страдал.

Мысль напиться таблеток и так наказать всех обидчиков периодически возвращалась. Просто как вариант мести. На самом деле планов уйти из жизни я не строила, ведь, как я уже писала, я многого от нее хотела и собиралась это получить. Но в своих фантазиях я очень отчетливо представляла, как после случившегося со мной мама раскаивается, как сестра сожалеет, что все это допустила и не проконтролировала. Как папа… А папу было просто жалко. Ему не за что было себя винить, как и мне его. Он просто оказался бы в ситуации полного непонимания, ведь он никогда не вникал в происходящее, и, думаю, моя месть стала бы для него большим ударом исподтишка.

А еще я представляла Мишку – и тут, конечно, передо мной разыгрывалась сцена из «Ромео и Джульетты». Только принимала яд я, а он потом плакал надо мной и сетовал, что я не оставила ему ни капли и теперь он не знает, как без меня жить. И от всех этих фантазий мне ужасно хотелось плакать. Тогда я много плакала. Ну как они могли запретить нам встречаться?! В голове все наши с Мишкой личные ссоры отошли на задний план. В конце концов, это было только наше дело – ссориться и снова мириться. Это были наши отношения, и мы могли делать с ними все, что хотели. И каким образом они могли касаться родителей, мне по-прежнему было не ясно.

После того как мама простила меня, я попыталась однажды поговорить с ней на эту тему. На сей раз она не стала убегать и прятаться. Может, поняла, что со стороны все это действительно выглядело странно и она перегнула палку. А может, ей самой хотелось объясниться. Ведь она всегда старалась быть хорошей, правильной мамой. Но ее объяснения ничего мне не дали. Речь шла о каком-то письме, которое кому-то написал Мишка и которое нашла Мишкина мама. Кому он писал? То ли моей маме, то ли своей, то ли мне – не ясно. О чем? Вроде о своих чувствах. И никаких подробностей больше. Его маме, нашедшей письмо, все это очень не понравилось. И она устроила скандал, запретив Мишке общаться с нами. И тогда моя запретила то же самое мне. Вот и все объяснение.

Последняя записка

Шло время. Неумолимо приближался выпускной. Все готовились к общему расставанию. Ну и к экзаменам, конечно. Трудное это было время. Еще совсем немного – и все разбегутся кто куда. Некоторые, как и я, собирались продолжать обучение в школе, только все в разных – здесь тогда была восьмилетка. Кто-то переходил в ПТУ. Куда планировал идти Мишка, я не знала. Я давно не интересовалась его успехами в футболе и не знала, взяли ли его в сборную. Я ничего не знала, потому что не хотела знать. Старалась сделать так, чтобы все, касающееся его лично, исчезло из моей жизни. Я строила свою новую реальность, в которой ему не должно было быть места. В этой новой реальности я была по уши занята различными интересными и не очень делами и даже вписалась в подготовку выпускного вечера. В этой реальности было все, кроме старых переживаний о нем.

Надо сказать, я стойко держалась за эту новую реальность. И только когда до нашего выпускного остались считаные дни и подготовка к празднику закончилась и не надо было никуда бежать, я вдруг вспомнила про Мишку. И поняла, что это не с классом, на который мне, в сущности, наплевать, а именно с ним в ближайшее время мне предстоит расстаться. Что сейчас мы не общаемся, но хотя бы видимся ежедневно. А скоро и этого не останется. А он же мой… Уже не мой, но… Ну точно не чужой. И я решила, что не могу так просто дать этому уйти. Пусть жизнь разводит нас, но мы же можем хотя бы попрощаться по-человечески. Хотя бы остаться друзьями, в смысле не расставаться врагами.