Монолог о школе, сексуальном самовоспитании и футболе

– Ленку? Можно. Хотя… Не, Ленку не надо.

В этом не было ничего странного. Ведь, наверное, мы пойдем не одни, а с ребятами. А Ленка и правда их не очень любит и будет сидеть у Ромки с кислой миной и всех раздражать.

Ромкины друзья курили рядом со школой, и, когда мы поравнялись с ними, Ромка махнул им рукой – и мы пошли. Вдвоем. Ни Ленки, ни ребят. Интересно. Можно было спросить, но по сложившейся у нас с ним традиции я не стала. Зачем? Начинается какая-то из наших игр. А в такие минуты мы с Ромкой мало говорили – чаще всего происходящее было понятно без слов.

Мы молча вошли в темный подъезд, пешком поднялись на третий этаж, он открыл ключом тяжелую резную дверь. Обувь и верхнюю одежду мы сняли в прихожей. Потом я прошла в гостиную и села за стол. А Ромка пропал на несколько минут на кухне. Передо мной на столе стояла тарелка с яблоками и лежал ножик, видимо, для фруктов. Мы дома тоже любили есть яблоки с ножом, отрезая маленькими кусочками. А Тимурка потом доедал вкусные обструганные сердцевинки.

Я сидела за столом, разглядывала комнату и прислушивалась к происходящему на кухне. Шумела вода из крана, щелкала газовая плита, хлопала дверка холодильника. Наконец пришел Ромка и принес с собой кусок торта на тарелке и большую чашку чая.

– Кофе не нашел. Пей чай. Ешь. Это все тебе.

– А ты?

– Я не хочу – вчера объелся.

Он сел за стол напротив меня, достал сигарету, закурил и так сидел, пока я пила. На улице было морозно, но в окно светило почти весеннее солнце. Солнечный свет попадал Ромке в глаза, он щурился, и дым от его сигареты смешивался и растворялся в солнечном луче. А я смотрела на него и пыталась угадать, о чем он думает. Мне нравилось на него смотреть. На то, как он кусает нижнюю губу в задумчивости, держа сигарету в руке. Как подносит ее к губам, как держит во рту, как задумчиво гоняет ее из стороны в сторону. Он нравился мне.

Я допила чай. Торта не хотелось. Ромка сразу встал, открыл форточку, выкинул сигарету и полотенцем разогнал дым. Я ждала. Закрыв форточку, он снова о чем-то задумался, потом подошел ко мне, присел рядом на корточки, обнял мои ноги и положил голову мне на колени. Я сразу запустила пальцы в его кудри. Как мне нравились его непослушные густые волосы с этой седой прядью у виска! Он потерся лицом о мои колени, как кот, и поднял голову.

– Ну… пошли, Аль? – он посмотрел мне в глаза и уже молча продолжил: «Ты же все понимаешь?»

Конечно, я все понимала. Все, о чем он говорил и о чем молчал. Уже когда мы отправились сюда, без Ленки, Саньки и друзей, я знала. Мы же чувствуем одинаково – как я могла не понимать? Но я не торопилась. Хотела, чтобы он сказал, что ли. Чтобы сначала сказал. Может, попросил? А может, мне просто хотелось задержать время.

– Пошли! – он встал и потянул меня за руку. – Пошли. В мою комнату. Покажу. Ты не была там еще.

Это правда. Когда мы приходили с Санькой, все другие комнаты были закрыты.

Я поддалась ему, и он меня повел. Толкнув большую белую дверь, он сразу прошел через всю комнату к окну и закрыл форточку. Потолки во всей его квартире были высокие и окна тоже. И в его комнате окно было большое и арочное, как в школе. Старый фонд. Светлые шторы были раздернуты. Напротив стоял массивный старинный письменный стол. На нем валялись Ромкины тетради, а поверх стоял его одеколон – тот самый запах, который мне так нравился. На углу пристроился магнитофон. Ромка нажал на клавишу – и всеми любимая тогда итальянская эстрада ворвалась в комнату. «Ti amo» Умберто Тоцци. Сделав звук тише, Ромка посмотрел на меня, потом как будто машинально открыл одеколон, вылил себе на руки и провел по шее. Я подошла к столу – не стоять же в дверях. От запаха его духов закружилась голова.

За окном на подоконнике лежал снег. Ромка обнял меня сзади, молча снял с меня школьный пиджак и кинул его на стул. Потом повернул меня к себе и прижал свои губы к моим. Я не спешила его впускать. Я вообще не хотела спешить. Он укусил меня за нижнюю губу – слегка, не больно. От неожиданности я ойкнула, а он сразу проскользнул мне в рот языком. Как мне нравился этот его грубый напор в сочетании с нежностью. Как мне нравилось терять голову, когда он вот так сильно прижимался ко мне.

Мы целовались, играла музыка, и в какой-то момент я почувствовала, что мы куда-то передвигаемся, как будто в медленном танце. Я открыла глаза и увидела, что мы и правда переместились и за Ромкиной спиной уже не стол и окно, а кровать, небрежно закрытая цветным покрывалом. Оторвавшись от меня на мгновение, Ромка нагнулся и одной рукой скинул покрывало на пол. Кровать выглядела так, как будто он недавно встал с нее и она еще хранила его тепло. И было в этом что-то такое уютное и милое.