Море спокойствия

– Нет. Наоборот, рассмеялся. Сказал, что совсем не боится. Но к тому времени его уже пичкали сильнодействующими лекарствами, так что он был не в себе. Рассказал, что уже знает, где окажется, потому что бывал там прежде. – Я замолкаю, поскольку мне больше не хочется делиться бреднями своего дедушки. Он ведь не всегда был таким. Только в конце, из-за боли и лекарств. Но Настя с любопытством смотрит на меня, в ее глазах читаются сотни вопросов. Я чувствую, что должен ответить на них. – Когда ему было двадцать лет, он работал на стройке. Однажды он вдруг упал, у него остановилось сердце. Фактически, я так полагаю, он был мертв в течение минуты или около того. Он рассказывал об этом тысячу раз.

– Тогда с чего ты решил, что его слова – результат воздействия лекарств, если слышал эту историю раньше?

– Потому что он говорил, будто ничего не помнит. Все у него спрашивали, видел ли он свет и прочую чепуху, а он все время отвечал, что, очнувшись, ничего не помнил. А потом в ночь перед отъездом в хоспис усадил меня и сказал, что должен напоследок мне кое-что поведать: дать последний совет и раскрыть тайну. Тогда-то он и сообщил, что на самом деле всегда помнил, где очутился после смерти. Помнил то место в мельчайших подробностях.

– И где же?

– По его словам, оно не имело какой-либо формы или смысла. Было больше похоже на неосознанное чувство. Как лихорадочный сон. Как надежда на второй шанс. Лишь одна деталь имела ясные очертания – садовые качели перед домом из красного кирпича. Но тогда он не понимал их значения, потому и не рассказал об этом никому. А потом показал мне старую фотографию, где они с бабушкой сидят точно на таких же качелях перед красным кирпичным домом, где она жила еще до их знакомства.

– Как мило, – говорит она, хотя в ее голосе звучит нечто похожее на разочарование. Мне хочется потянуться к ней, коснуться ее лица, руки, чего-нибудь.

– Да, мило, – отвечаю я, сам так не считая. – Только встретились они уже спустя три года после того несчастного случая, поэтому в свое время он и не придал этому значения. Но как только увидел качели и тот дом, сразу все понял. Ему было суждено остаться в живых. Вернуться к жизни, чтобы встретить ее. Именно рядом с ней находился его рай, даже если он этого не знал. Потому и не боялся. – Я поворачиваю к ней голову. Настя смотрит на луну, на ее губах, которые всего несколько минут были омрачены разочарованием, играет тень улыбки. Я тоже гляжу вверх, пытаясь понять, что она там видит. Тут она придвигается и кладет голову мне на грудь. Меня не слишком волнует причина: она замерзла или металлический кузов чересчур жесткий. Не задавая вопросов, я просто обвиваю ее рукой и прижимаю к себе, будто годами так делал. – Я же говорю, его пичкали кучей обезболивающих.

* * *

– Это был хороший совет? – интересуется Настя на обратном пути. Снова прислонившись головой к стеклу, она наблюдает за проносящейся дорогой.

– Что?

– Ты сказал, дедушка дал тебе последний совет. Хороший? – Она выпрямляется на сиденье и поворачивается ко мне.

– Нет, – смеюсь я, вспоминая о нем. – Абсолютно уверен, это был худший совет из всех возможных. Но я его тоже списываю на лекарства.

– Теперь ты обязан мне его рассказать. Я должна знать, что подразумевается под худшим советом. – Она полностью разворачивается ко мне, подогнув одну ногу под себя.

– Он сказал, – мне как-то неловко говорить ей об этом, – что у каждой женщины есть нечто такое, что она никогда не простит, с чем ни за что не готова мириться. И для каждой это что-то свое. Ложь, измена, что угодно. Секрет хороших отношений заключается в том, чтобы узнать, что именно твоя женщина не может простить, и не делать этого.

– Это и есть совет?

– Я тебя предупреждал. Он еще сказал, что в ту ночь видел на кухне енота. Так что…

– Ты веришь в это?

– В рассказ о еноте или в совет?

Она смотрит на меня, нетерпеливо склонив голову набок. Я кошусь на нее, прежде чем возвращаю взгляд на дорогу.

– Это ты мне скажи. Ты же девчонка. Причем одна из тех, кто не хочет, чтобы ее называли женщиной, верно? Хотя тебе уже почти восемнадцать. Это кажется странным.

– Вот только не надо, – сухо бросает она.

– Так что у тебя? – спрашиваю я.

– Ты про мой совет?

– Нет. Что ты не смогла бы простить? Наверняка есть что-то такое.

– Никогда не думала об этом. – Она отворачивается к окну. – Полагаю, убийство не в счет.

– Не в счет. Иначе ты была бы мертва, и прощать было бы бессмысленно.

– Необязательно, но предположим. Наверное, для меня это чрезмерная любовь.

– Ты не смогла бы простить чрезмерную любовь? В таком случае я вынужден сослаться на мисс Макаллистер и потребовать у тебя подтверждающих фактов.