– Присядь, – мягко повторяет он. Это не приказ. Не просьба. А единственный возможный вариант. – Хватит уже прятаться в туалете. Прячься здесь. Меня же окружает силовое поле, забыла? – Говоря это, он понижает голос, словно делится со мной тайной. На его губах мелькает едва уловимая улыбка, которую замечаю только я, а потом гаснет, и он с серьезным видом добавляет тихо: – Здесь тебя никто не побеспокоит.
Так мы и сидим. Он – на спинке скамьи, я – на сиденье. Не прикасаемся. Не говорим. Даже не смотрим друг на друга, поскольку располагаемся на разных уровнях. И сегодня впервые с того дня, когда я пришла в эту школу, двор не кажется мне таким ужасным.
Глава 31
Сегодня утром умер дед. И в моей жизни ничего не изменилось.
Думал, после его смерти я сломаюсь: расплачусь, напьюсь, начну все крушить, потому что теперь пришел конец – он был последним у меня. Но этого не произошло. Я не сломался. Не стал разбивать стены. Не начал затевать драки с каждым придурком в школе. Я просто продолжил жить как ни в чем не бывало. Потому что это совершенно нормальная ситуация.
– Куда мы едем? – спрашивает Солнышко, забираясь в грузовик. Я чувствую, что сегодня мне здесь не место. Гаражу нечего мне предложить. Моя мастерская – единственная для меня отдушина, и не хочется думать, будто сейчас она бессильна. Поэтому лучше на некоторое время уехать отсюда, чтобы не опасаться, что я и ее потерял. Не знаю, куда именно мы отправимся. Мне просто хочется уехать куда-нибудь.
Едем мы долго. С тех пор как сели в грузовик, я не проронил ни слова. Даже не ответил на ее вопрос. Но Солнышко не против тишины. Она прислоняется головой к стеклу и смотрит в окно, позволяя мне молча крутить руль.
В конечном счете мы останавливаемся на парковке закрытого центра по продаже машин. Забираемся в кузов моего грузовика и, растянувшись на спине, смотрим на небо.
Я еще не начал считать. Интересно, так делаю только я или другие тоже? Каждый раз, когда кто-то из близких умирает, ты принимаешься отсчитывать время с момента их смерти. Сначала минуты, потом часы. Затем дни, недели, месяцы. А однажды осознаешь, что больше не считаешь, и даже не помнишь, когда перестал. В это мгновение они уходят навсегда.
– У меня умер дедушка, – говорю я.
– Будь у нас телескоп, я бы показала тебе Море Спокойствия. – С этими словами Настя указывает в небо. – Видишь? Вон там на Луне. Отсюда почти не видно.
– Поэтому у тебя в спальне висит фотография Луны? – К этому времени я уже свыкся со всеми ее странностями.
– Ты заметил?
– Это было единственное, что висело на стене. Я решил, ты увлекаешься астрономией.
– Нет. Фотография служит мне напоминанием о том, что все это – чушь полнейшая. Звучит как красивое тихое место. Куда бы тебе захотелось отправиться после смерти. Повсюду безмятежность и вода. Такое место поглотит тебя без остатка, примет, несмотря ни на что. Так я себе его представляла.
– Было бы неплохо оказаться там после смерти.
– Да, неплохо, если бы оно на самом деле существовало. Но его нет. Это и не море вовсе. А просто большая темная тень на Луне. Само название – ложь. И не отражает истинного смысла.
Ее левая рука покоится на животе, ладонь то сжимается, то разжимается. Она делает это постоянно и, наверное, даже не осознает.
– Значит, твоя нездоровая одержимость именами не ограничивается только людьми?
– Все эти имена – сплошное вранье. Твое имя может означать «превосходный», а на деле ты можешь быть бесполезен и неспособен ни на что. Имя можно дать всему, назвать что и кого угодно, но от этого суть его не воплотится в жизнь. Не станет правдой. – В ее голосе сквозит горечь. Или просто разочарование.
– Но если имена – это бессмысленное вранье, то почему ты ими так одержима? – Не сосчитать, сколько испорченных газет она оставила на моем кухонном столе, пока вырезала объявления о рождении детей. Поначалу я решил, что она из тех девушек, кто обожает заранее выбирать имена своим будущим детям, но, по всей видимости, это просто странное хобби.
– Потому что так приятно находить имена, которые несут в себе смысл. Одно такое имя стоит всех пустышек. – На ее лице проскальзывает слабая улыбка. Интересно, о чем она думает? Но она не дает мне возможности задать вопрос. – Как думаешь, где он сейчас? – спрашивает Настя, всматриваясь в небо.
– Наверное, там, где хорошо. Я не знаю. – Я жду, она тоже ждет. – Однажды я спросил у него, не боится ли он. Смерти. И только потом осознал, как же глупо спрашивать подобное у человека, который умирает. Если раньше он не задумывался об этом, то после обязательно начнет.
– Он расстроился?