Море вверху, солнце внизу

Обоим ничего не оставалось, как согласиться с этим. Мозг Адама переключился на биологию, современную медицину, и он задумался о своем сердце, как обследования вели к новым обследованиям, а те нуждались в дальнейших обследованиях до тех пор, пока под микроскопом не рассмотрят каждую отдельную частицу. Исчерпывающее — оставляющее вопросы. Подтверждающее — опровергающее. А между ними ожидание. Адам видел других пациентов, когда шел коридором к палате Джереми. Искалеченные души, изможденные химиотерапией, с трудом передвигающие ноги, сутулые. Хотя это не душа, подумал он тогда, это тело. Свидетельство того, что души не существует, поскольку душа не может так придавить к земле тело, не может изогнуть дугой позвоночник, покоробить кожу и вызвать помутнение глаз. Это под силу лишь телу — придавить к земле гниением атомов. Он подумал про себя, что вынужден это признать. Скрывалась ли она где-то в спинном или в самом центре головного мозга, но двадцать один грамм — слишком несерьезный вес.

С напускным ободрением Адам сказал Джереми: «Тут нужно время».

— Мне начинает казаться, что время — это роскошь, которую мы себе не можем позволить.

— Что ты имеешь в виду?

— Тут приходили двое, задавали мне кучу вопросов и про тебя спрашивали. Думаю, брат и сестра.

— Кто они такие? Чего хотели?

— Я мало что помню. Я едва был в сознании. Они говорили, что ты — пророк или что-то в этом роде, я им сказал, что они шизанутые, но они начали рассказывать, как то, что случилось со мной, связано с тем, что случилось с тобой. Я всё равно никак не въезжал. Они сочиняли какую-то бредовую туфту. Кажется, они ушли, и я сразу заснул. Газета лежала на столе, вон там, — он указал на газету на тумбочке у кровати, — открытая на твоем очерке. Я проснулся ночью. Я на самом деле, верь-не верь, лучше вижу в темноте. Правда, всё как на негативе.

— Что ты еще помнишь?

— Твой очерк, это всё правда? Знаешь, с тех пор как я попал сюда, поступило еще человек двадцать, похожих на меня. Серебристые волосы, сияющие глаза. Все пораженные молнией. Что происходит?

— Я не знаю, Джереми.

Он посмотрел на него с серьезностью ребенка.

— Ты правда не знаешь?

— Да откуда мне знать?

— Они сказали, ты знаешь.

Приоткрылась дверь, и в палату заглянул Чарльз, с боков его голову покрывала черная с проседью щетина, а по центру блестела лысина. Его глаза широко открылись, и он выпалил: «Опа! Мне говорили, что ты выглядишь как цирковой уродец, но такого я не ожидал».

Он зашел в палату. Измятая одежда на нем была словно на размер меньше, из-за чего Чарльз выглядел не столько мускулистым, сколько тучным, а живот торчал, как клубок морских водорослей. Хотя Адам всё понимал. О какой эстетике и внешнем виде может идти речь, когда ты страдаешь?

— Эй, Чарльз.

Чарльз пожал руку Адаму. Непривычно слабо.

— Не ожидал, приятель, увидеть тебя здесь.

Джереми закашлялся: «Пришел надрать мне задницу?»

— Неа. Это напомнило мне о тебе, Чудо. — Он полез в карман, вытащил оттуда маленький пакетик «Саур Панч Кэнди» и швырнул его на грудь Джереми. На упаковке изображались мультяшные рожицы различных цветов, перекошенные от кислоты, и у каждой изо рта вырывалась желтая молния.

Джереми с невозмутимым выражением осмотрел сморщенный пластиковый пакетик: «О, спасибо».

Потирая плечи и руки, Чарльз сказал: «Холодно, как у ведьмы за пазухой!»

Адам усмотрел в вульгарности Чарльза намек на улучшение настроения и обрадовался. Он кивнул в сторону Джереми и произнес: «Экземпляры, подобные ему, необходимо хранить практически при минусовой температуре».

— Это точно. Пробирочный ребенок.

Джереми осклабился, но его веки опустились, словно пол-лица вот-вот отключится. Он сложил ладонь лодочкой за пострадавшим ухом: «Не гром ли я слышу? Почему бы вам двоим не прогуляться?»

— У нас, в отличие от тебя, в голове мозги, а не дерьмо, Чудо.

Если бы Адам мог отстраниться от всего, сосредоточившись лишь на взаимных нападках Чарльза и Джереми, он бы с легкостью представил, что всё происходит на Базе после плодотворной утренней тренировки.

— Этот хуесос разнес меня в пух и прах.

Чарльз заметил модель самолета на тумбочке в ногах у Джереми. Тонкие зигзаги молнии покрывали трещинами синий фюзеляж. Белая вспышка вырывалась из вертикального стабилизатора.

— Не очень-то оригинально, а? — сказал Джереми. — Удивительно, что Реджи нарисовался, не говоря уже о вас двоих. Даже если представить всё это как большую шутку.

— Хорош, Чудо, — сказал Чарльз, положив руку ему на плечо, из-за чего у больного выгнулась спина. — Мы, конечно, можем потрепать друг другу нервы, но это, как говорится, пустой пиздеж. Когда мы там, — он показал рукой, — падаем вместе, ничего другого не существует. Если ты до сих пор этого не уяснил, то скоро поймешь.

— В этом-то и загвоздка. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь, учитывая мое теперешнее состояние.

— Но ты ведь часть команды, — сказал Адам.

— Начнем с того, что от меня было мало толку.

Чарльз пытался что-то возразить, а потом начал: «Ты просто…»

— Да, ладно. Это уже не важно.

— Ты правду считаешь, что больше не сможешь? — спросил Адам.