Море вверху, солнце внизу

— Вам придется найти кого-нибудь другого.

Беседа оборвалась, и каждый уставился в свою точку — Адам на флуоресцентные огоньки, Чарльз — на подоконник, Джереми — на пластмассовую спинку кровати над потрескавшимися ногтями на ногах — словно взаимное молчание предпочтительнее признания поражения, полного или частичного. Чарльз прервал тишину, похлопав Адама по спине.

— Твоя статья привлекла до черта добровольцев. Серьезно. Спасибо.

— Конечно, Чарльз.

— Это дорогого стоит, — вздохнул он, изгнав из себя глоток воздуха. — Люди начинают сдаваться. Это неудивительно. Но я не сдамся. Завтра мы прочешем окраины прилегающих округов. Я уже всё распланировал. Я никогда не сдамся. Не в этот раз.

— Только скажи, чем я еще могу помочь.

— Ненавижу просить, но если тебе нечем заняться…

— Не переживай об этом. Я буду завтра. Мы отыщем ее.

В палату зашла заторможенная медсестра и проверила оборудование, подключенное к Джереми, записав информацию в папку-планшет. Когда она повернулась, они увидели, что к отвороту ее халата приколоты символические ленты розового, оранжевого и других цветов. Она продолжила вести наблюдение, задав Джереми вопросы о его зрении.

Медсестра посмотрела на свои пальцы в витках голубых вен, исчезавших под подушечками, перед тем как спросить: «Сколько?»

— Три.

— Сейчас?

— Четыре.

— Сейчас?

— Один.

— Сейчас?

После паузы Джереми сказал: «Сто».

Она не подтвердила и не опровергла, не обнадежила и не разочаровала. От раздражения Джереми повернулся к Адаму и Чарльзу, пока она шкрябала что-то в блокноте, а затем выходила из палаты.

— Она постоянно спрашивает о пальцах, при чем здесь пальцы?

Чарльз пожал плечами.

— Дамочка просто выполняет свою работу.

— Какую работу?

Брови Адама выгнулись дугой: «Ты не заметил, что она вообще не поднимала пальцев?»

Губы Джереми непроизвольно приоткрылись.

— Да он просто стебется над тобой. Оставь бедолагу в покое.

— Ты только посмотри, кто у нас заделался отзывчивым.

Джереми прикрыл глаза предплечьем, показав голую ветвь с красным оттенком.

Склонившись к Адаму, Чарльз шепнул: «Чуть не забыл. Ходят слухи…»

— А что слухам еще делать? — сказал Адам.

— Говорят, твой отец, над чем он там работает, что он собирается это обнародовать на мероприятии в этом году, что это, по сути, подтвержденный факт.

— Подтвержденный? Он никогда об этом не говорил.

— Прости за то, что я сказал тогда ночью, — вмешался Джереми со все еще частично закрытым лицом. — О твоем отце.

— Проехали.

Чарльз улыбался от перспективы предстоящего воссоединения со старым приятелем.

— Если увидишься с ним до мероприятия, спроси его об этом. Скажи, что я рассказал. — Чарльз вытянул голову и почесал лысый череп, процитировав реплику из фильма, который смотрел, наверное, с десяток раз: «Лизни мою пластину, хрен собачий»[36].

— В натуре… я волнуюсь о нем.

— Да. Всё через жопу. От нас мало что зависит.

— Я на самом деле не знаю, что происходит, — сказал Джереми, убрав руку с глаз, которые засветились, как тусклые прожекторы, — но надеюсь, всё образуется самым наилучшим образом.

— Спасибо.

Наклонившись вперед, Чарльз встретился взглядом с Джереми: «Слышал такую херню, что ты типа видишь в темноте»

— Типа того.

— Когда эскулапы закончат свои эксперименты, нам может понадобиться твоя помощь.

— Я здесь как животное в зверинце. Хуже. Животные хоть могут понемногу двигаться.

— То есть тебя уже всё заебало?

— Как-то так. Но это не навсегда. Скоро мне дадут ходунки, а через несколько дней, скорее всего, будет достаточно и трости.

— Ты в натуре мутант. Но у меня еще есть дела, которые нужно порешать до завтра. Держи хвост пистолетом, Чудо! — Он протянул руку ладонью вверх, шершавой и пятнистой, как «песчаный доллар»[37].

— Ты тоже.

Рука Джереми на мгновение опустилась на его ладонь, а затем упала.

Голосом Арнольда Шварценеггера он сказал: «Я вернусь». Затем повернулся к Адаму. — До завтра.

— До завтра.

В течение нескольких минут после ухода Чарльза Адам и Джереми пытались не встречаться взглядами, пока в кармане у Адама не завибрировал телефон. Они уставились друг на друга, не моргая. Когда телефон зажужжал в третий раз, Адам вышел из палаты ответить. Длинный коридор, протянувшийся из одного конца в другой и размеченный дверьми, был пуст. Искусственное освещение накапливалось на краях предметов и становилось разжижено-серым к центру. Это был транспонированный туннель.

Перед тем, как ответить, Адам заметил, что номер на экране неизвестный.

— Алло? — нерешительное слово отозвалось эхом в пустоте, поэтому он сложил левую ладонь лодочкой и прикрыл рот.

— Это Ларс.

— Кто?

— Мы пока незнакомы. Я прочитал ваш очерк в газете.

Голос, сдержанный и усиленный силлабическими вспышками, выпирающей глубиной, звучал отовсюду, словно телефон — необязательная формальность, из-за чего само устройство в руках Адама выглядело нелепо.

— А.

— Это непостижимо.

— То, что я писал, в основном вымысел, фантазии.

— Вы ошибаетесь, Адам. Это намного важнее, чем вы, вероятно, предполагаете.

— Что вы хотите этим сказать?