Морские истории

И тогда, оборачиваясь в прошлое, видишь в жизни не линию, а множество узлов и ветвлений некоего дерева, и хочется попробовать, а что, если бы… Пройтись по развилкам, отыскать потерянных друзей, помочь тем, кто в помощи нуждался, выйти за горизонт… Увы, такие путешествия возможны разве что мысленно. Одно из них вы сейчас читаете. В рассказе все события, вплоть до самых мелких, происходили в действительности, все действующие лица имеют своих прототипов. В нём есть только один вымышленный персонаж. Это – автор.

Звёзды – невод,

Рыбы – мы,

Боги – призраки у тьмы.

Глава 1

О жизни в эпоху перемен, звёздах и яблоках

Эта история началась в сентябре 1993-го, когда я вновь оказался без работы. Надо сказать, что я не очень удивился: время вокруг стояло интересное, ничего нельзя было знать заранее и мало кто планировал будущее больше чем на месяц вперёд. Уже несколько раз, просыпаясь поутру, мы узнавали, что живём в совсем новой стране, а, приходя в магазин, могли обнаружить выросший за ночь лишний нолик на ценниках. С занятиями творилась та же чехарда: третий год подряд в конце лета очередное место работы приказывало долго жить. Сначала это был институт, которому под корень срезали финансирование, и только в паре лабораторий теплилась жизнь на скудном пайке зарубежных грантов. Моей лаборатории среди счастливчиков не оказалось. Потом это было совместное предприятие, как шутили его сотрудники, «по упаковке и вывозу мозгов», но формально изображающее инженерную деятельность. По истощению мозгов СП закрылось, вывалив шлак на улицу. И вот теперь МГУ-ный технопарк гостеприимно распахнул для нас свои двери – наружу. В очередной раз я оказался предоставлен самому себе посреди осенней Москвы.

Москва, как во все времена, от основания до наших дней, куда-то бежала, суетилась, ругалась и спешила. Очередями в магазинах, лотошниками у метро, пёстрыми объявлениями, заклеившими бахромой все столбы. А над городом пламенела осень с запахом прелых листьев и дымом костров. В парке МГУ мичуринские гибриды окрасились в безумные осенние цвета: алые, ярко-синие, лиловые. Столбы дыма из труб поднимались в штилевом воздухе высоко вверх и казались в свете заката гигантскими колоннами, на которых держится небо. Ясными безлунными ночами я сидел на крошечном балконе моей однушки в Тропарёво, смотрел, как с неба срываются, падая, звёзды и ел разноцветные вычурные яблоки, собранные всё в том же парке МГУ. Однажды вечером, когда яблоки приелись, я постучался к соседу и с его телефона позвонил другу по институту. Через десять минут разговора меня приняли шабашником в яхт-клуб МГУ на окончание парусного сезона. Остававшихся денег как раз хватило на рабочую хэбэшку второго срока и билет на электричку до платформы Хлебниково. Глава 2

О яхт-клубе и предчувствии гражданской войны

У каждого человека есть заветное место, где он может снять, словно жмущие ботинки, дежурную улыбку или угрюмость, задвинуть в угол десяток лишних лет и пару забот, вылезти из тесной шкуры повседневности. Эти места у всех разные: письменный стол или верстак, бурлящий фестиваль реконструкторов или тишина утренней рыбалки, а то и покой собственных закрытых глаз – но они есть. Человека тянет в своё место с необычайной силой, там он может приоткрыть какую-то часть себя и на миг стать настоящим. Замученный жизнью айтишник, попав на КСП, вспомнит, что и он тоже бард; он будет хлестать шило, в двухсотый раз хохотать над анекдотом про скрученные колки и вести вторым голосом что-нибудь задушевное. А через неделю он будет увлечённо пускать с сыном бумажные самолётики, и нечто знакомое будет в его глазах: они вдвоём создают новое заветное место.

Для меня таким убежищем, среди прочих, был парусный клуб на Пироговском водохранилище. Я бывал там уже второй сезон, сперва проникнув тайком, по знакомству, потом – по законному праву (была у сотрудников технопарка такая льгота). Походил в разных качествах на всех тамошних плавсредствах, даже восстановил один катамаранчик и пробовал на нём гоняться, за недостатком опыта воткнул на порыве в волну и совершил кульбит через мачту, здорово напугав матроса. Был известен в узких яхтсменских кругах как «Тот, кто летал через Мачту», «Тот, кто сидел на Столбе» – имена, сделавшие бы честь какому-нибудь ирокезу. Поэтому, увидев меня в невеликой бригаде шабашников, старые мои знакомые скорее обрадовались: будет, кому проследить, чтобы корпуса яхт не приколачивали к зимним стеллажам (были тут в прошлом году умельцы). К метаморфозе из инженера в подёнщики отнеслись философски: время сейчас лихое, бывает всяко; наоборот бывает тоже, но реже.