Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска

– Сейчас объясню. В Вероне засел жирный боров, так называемый граф Прованский, который называет себя Людовиком Восемнадцатым и содержит двор, что уже само по себе является оскорблением Французской республики. Он ведет обширную переписку со всеми деспотами Европы и строит козни с целью подорвать доверие к нам. Он представляет для нас реальную угрозу. И тем не менее он уже несколько месяцев беспрепятственно пользуется гостеприимством венецианцев. Неужели вы не сознаете, какой вред он нам причиняет? По-видимому, не сознаете, раз мне приходится выполнять за вас вашу работу.

Он смотрел на Лаллемана в упор, чуть ли не гипнотизируя его своим взглядом, и ему удалось, по крайней мере, сбить посла с толку.

– Тут нам представился шанс убить одним ударом двух зайцев. Во-первых, положить конец нестерпимому вмешательству, а во-вторых, выразить в связи с этим протест Светлейшей республике и создать тем самым предлог для решительных действий, которые наша армия в скором времени, возможно, предпримет. Конечно, одного письменного ультиматума для этого недостаточно, но об остальном мы позаботимся позже. Он же является необходимым первым шагом, и мы сделаем этот шаг сегодня же. Но перед этим, как мне представлялось, надо было встретиться с инквизиторами и проверить, насколько они посвящены в монархические планы этого так называемого Людовика Восемнадцатого.

– Вы хотите сказать, – прервал его Лаллеман, – что встретились с ними под своим настоящим именем, как представитель Французской республики Лебель?

– Поскольку я жив и разговариваю с вами, то, разумеется, я был там не под своим именем, а представился дружески настроенным посредником, которого вы послали к ним с целью предупредить о том, что собираетесь предпринять меры в отношении этого типа. Поэтому я попросил содействия графа Пиццамано. Понимаете?

– Нет. Пока еще не вполне понимаю. Но продолжайте.

– Инквизиторы заявили, что человек, которому они предоставили убежище в Вероне, известен им только как граф де Лилль. Я вежливо возразил, что имя может быть изменено, но личность остается при этом прежней, и добавил, что, как дружественный наблюдатель, имеющий поручение британского правительства, должен указать на то ложное и опасное положение, в какое их ставит этот изгнанный из своей страны интриган. Я сообщил им, что, насколько мне известно, Франция собирается в самое ближайшее время предъявить им ультиматум по этому поводу, и посоветовал, в их же интересах, согласиться с условиями ультиматума и тем самым умиротворить Францию.

Он помолчал и, наблюдая за возбужденным и растерянным Лаллеманом, презрительно скривил губы:

– Вот зачем я посетил Дворец дожей. Надеюсь, теперь вы понимаете, что давно уже должны были сделать это сами?

– Как я мог предпринять столь серьезный шаг без прямого указания из Парижа? – возмутился Лаллеман.

– Посол, обладающий всеми полномочиями, не нуждается в особых указаниях, чтобы действовать в интересах его правительства.

– Я не уверен, что это в наших интересах. По-моему, так совсем наоборот. Это оттолкнет от нас венецианцев, вызовет возмущение. Если правительство Венеции удовлетворит наши требования, это покроет их позором.

– Какое нам дело до этого?

– Нам будет дело до этого, и еще какое, если они воспротивятся. В каком положении мы окажемся в этом случае?

– Я как раз и нанес этот предварительный визит в инквизицию, чтобы определить, насколько реальны шансы, что они окажут активное сопротивление. Я не вижу оснований для этого. Я принял решение. Ультиматум должен быть послан немедленно. Сегодня же.

Лаллеман взволнованно вскочил. Его широкое крестьянское лицо раскраснелось. Подозрения, первоначально владевшие им, развеялись. Теперь он был убежден, что они необоснованны. Этот Лебель оказался экстремистом, одним из тех непримиримых революционеров, которых смели вместе с Робеспьером. Если он был способен додуматься до подобного ультиматума, смешно было подозревать его в отсутствии республиканских убеждений. Хотя Лаллеман еще не вполне понял рассуждение Лебеля о мотивах, побудивших его нанести визит инквизиторам, этот вопрос теперь его даже не интересовал. Ему вполне хватало волнений по поводу последствий подобных шагов.

– Вы хотите, чтобы я послал этот ультиматум? – спросил он.

– Разве это не ясно?

Тучный посол стоял, набычившись, против Марк-Антуана:

– Сожалею, гражданин, но я не могу подчиняться вашим приказам.

– Вам же известны полномочия, возложенные на меня Директорией, – с достоинством обронил Марк-Антуан.

– Да, известны. Но проявлять инициативу в принятии столь неординарных мер я не могу. Я считаю, что предъявление этого ультиматума – опрометчивый и провокационный шаг. Это противоречит данным мне указаниям поддерживать мир со Светлейшей республикой. Нет никакой необходимости подвергать венецианское правительство унижению. Без прямого приказа Директории я не стану брать на себя такую ответственность и подписывать этот документ.

Марк-Антуан посмотрел на посла в упор, затем пожал плечами: