Запомнилось, из прочитанного еще там, в двадцать первом веке. «…наша семейная история. Моя бабушка, Татьяна Васильевна Сологуб была высококвалифицированной медицинской сестрой. После войны, в 1946 году, она с маленькой дочерью (моей мамой) вернулась из эвакуации в Одессу. В то время была безработица, и бабушка стала в очередь на бирже труда. Так как у нее не было денег, никто из многочисленных родственников ее не приютил и им с мамой пришлось жить на улице (т. е. бомжевать) около двух лет. Изредка их пускали переночевать в коридоре или помыться, чтобы не совсем завшивели. Бабушка подрабатывала на разгрузке машин продовольственных магазинов. В это время ей предложили поехать работать медсестрой в село на Западной Украине, обещали выделить дом для жилья. Но она отказалась: „Не хочу быть замученной бандеровцами“. При том, что бабушка была не робкого десятка, она несколько лет работала фельдшером-акушеркой в Монголии после событий на Халхин-Голе – тогда эта страна находилась на уровне первобытно-общинного строя, с практически поголовным сифилисом, от которого и излечила монголов скромная советская медсестра. Слава богу, подошла очередь на бирже, – моя бабушка получила работу по специальности (была даже ветераном труда), дали ей и жилье…». А ведь в газетах о том не писали – значит, репутация была у Западенщины, в глазах наших советских людей, если два года бомжевать с маленьким ребенком это все легче, чем ехать туда, где работа, дом… и с высокой вероятностью ночью к тебе придут и зверски убьют, вместе с дочкой! Лишь за то, что ты «советская».
Тут еще весной хорошо прошлись по лесам войска НКВД – зачастую сформированные из бывших партизан Ковпака, Сабурова, Федорова, кто умели воевать в лесах не хуже любых егерей. Да и Первая дивизия ВВ имени Дзержинского это бывший знаменитый ОМСБОН, кузница и школа партизанских и диверсионных кадров. И удалось выбить крупные банды – так что нет здесь никакого «партизанского края», где не наша советская, а чужая власть. Но легче от этого не стало – потому что корешки остались, и какие!
– Если вдуматься, то нет тут невиноватых, – говорил Гураль, прикомандированный к нам особист, – тут круговая порука, уже тридцать лет, уже и дети выросли, кто по-другому и не помнят. Зато каждый знает, сколько он должен вырастить, заготовить, смастерить и сдать «станичному». Пашня, огороды, мастерские – все учтено, план как в колхозе. Особый человек, «господарчий», бухгалтерию ведет, приход-расход. И попробуй не сдай положенного – ночью к тебе придут, «ты зраднык», и все! Или «станичный» своей головой ответит, если вышестоящий «провод» ОУН размером поставок будет не удовлетворен.
Гураль – «горец» на местном наречии (мы его меж собой, ясное дело, тут же Маклаудом прозвали, «а знали мы когда-то такого парня»). Был он из этих мест, однако же старым большевиком и чекистом, ещё в двадцатые-тридцатые годы ходил в панскую Польшу вместе с самим Ваупшасовым. В отличие от многих украинских кадров (наподобие предателя Кириченко), бандеровцев ненавидел люто, вообще за людей не считал – наверное, личные счеты? Пребывал в чине старшего майора ГБ[85]
, равному армейскому генерал-майору, то есть на три ступени выше меня – но у него хватало здравомыслия, оставив за собой общее руководство, политику и контрразведку, не вмешиваться в чисто боевую работу. Местные условия он знал досконально, и оттого его помощь была неоценима. Ведь для нас, при всем опыте и выучке двадцать первого века, война с бандеровцами была давней стариной, знакомой лишь по худлитературе[86]!– И конечно, «станичный» отвечает за мобресурс, готовность по первому требованию выставить «рой» (взвод), большего деревня обычно не содержит. Еще в каждом селе положен по штату пункт связи, куда в любое время дня и ночи мог прийти связной с донесением. Обычно – подростки и молодые девушки, якобы идущие к родне или по делам в соседнее село. Потому обязанность ответственного за связь, приняв донесение, немедленно отправить дальше по эстафете, уже со своим связным.