Морской Волк #10-12 - Союз нерушимый

– Дура! Идиотка! Никто этих куриц силой не загонял, хотя да, отдельные эксцессы были! Женщин приглашали всего лишь на «работу на американских военных базах», и что платить будут долларами, и каждая за день может купить себе нейлоновые чулки! Так сами толпами сбегались, есть-то хочется, а что вы думали, дуры, вас за так будут там кормить? Или за труд официанток или уборщиц? И все было культурно, организованно – не то что под Фоджа, где марокканцы из Французского Иностранного легиона (высаживались вместе с американцами) будто взбесились, дорвавшись наконец до белых женщин, и солдаты-негры из американских частей к ним присоединились – так ведь обычное дело на войне? Но он, Калоджеро Виццини, все же соблюдал честь – приказав сицилиек не вербовать, только женщин с континентальной Италии. Ну а заработать на этом, так и попрекать смешно[109]. И не тебе меня попрекать этим, русская шлюха, переспавшая, наверное, с тысячей твоих «гарибальдийцев» и русских солдат!

– Вонючая скотина, за такие слова мой муж имеет право убить тебя, как собаку! Так как он знает, что у меня в жизни не было ни единого мужчины, кроме него. Но прошу Трибунал занести в протокол, что дон Задница отлично понимал, что творит – соблюдая заповедь, «не возжелай жену ближнего» для своих, сицилиек. А все прочие женщины Италии для него были не более чем скотом!

Крик председательствующего: тишина в зале! Затем выступление защитника. Да, кардинал Лавитрано пока держал слово – очень красноречиво доказывалось, что все эти грехи Калоджеро Виццини, имеющие место, все же не являются ересью и преступлением против веры, ну слаб человек, что делать – а подлежит наказанию обычным уголовным судом. Что, меня бросят в тюрьму как какого-то мелкого вора? Хотя это все же лучше, чем быть еретиком!

Служители выносят какой-то прибор, похожий на радиоприемник. Щелчок клавиши – и в зале звучит его, Калоджеро Виццини, голос. Вместе с презренным Винченцо – весь их разговор тогда!

– Буду рад снова видеть вас у себя в гостях. Вместе с вашей дочерью. Напрасно она выбрала русского в мужья. У меня ведь брат был епископом Ното, к твоему сведению. И есть на примете десяток достойных женихов – кто сумеет выбить дурь из ее головки.

Улыбается иезуит де Буан. Церковь, вопреки заблуждениям, вовсе не отрицала технический прогресс. Дон Задница и не подозревал, что телефонный аппарат на его столе был особенный – его микрофон передавал все, что происходило в кабинете, даже при повешенной трубке. А уж немецкий аппарат для записи на магнитную ленту был просто даром Господним. Качество, конечно, не как в театре «Ла Скала», но слова отчетливо различимы и голос вполне узнаваем!

– Я вовсе не это имел в виду!!

– А что? – ласково спрашивает иезуит. – Как иначе должен был истолковать эти слова человек, попавший к дону мафии? Подобно обывателю, которому в темном переулке громила с ножом жалуется на собственную бедность. Итак, синьор Виццини, вы мало того что допустили ересь, поставив под сомнение содеянное его святейшеством, но еще и запятнали себя клятвопреступлением, под присягой отрицая этот прискорбный факт?

И тут дону Кало показалось, будто небо обрушилось на землю.

– Всего лишь сердечный приступ, – констатировал спешно вызванный врач, – но для жизни опасности нет. Однако на сегодня я бы рекомендовал пациента больше не трогать.

– Тогда унесите этого еретика! – приказал Де Буан – а у Трибунала есть вопросы к его преосвященству кардиналу Лавитрано.

Лючия Смоленцева.

Рим, 1 ноября 1944 года

Ну вот и все. До свиданья, Италия!

Слова из песни, что Валентин со смешным прозвищем «Скунс», друг моего Кабальеро, пел под гитару вчера, на прощальном вечере с гарибальдийцами. Еще там было что-то про поздний вечер в Сорренто, и грустная такая мелодия, про то, как он и она расстаются навсегда – но я верю, что этого никогда не будет у меня и моего рыцаря! Ведь даже отцу Антонио на исповеди я ответила – да, я люблю Италию и никогда не забуду, что я здесь родилась, и дети мои будут говорить по-итальянски, как по-русски, – но я принадлежу своему мужу, должна быть там же, где он. И если мне рассказывали, был когда-то русский негр Ганнибал, прадед Пушкина, то отчего не быть русской итальянке? Ведь Россия, СССР, и Италия, смею надеяться, никогда не будут врагами?

– Что ж, ты сама выбрала свой путь, дочь моя, – сказал мне отец Антонио, – и надеюсь, ты не забудешь свой обет?