Алексей Михайлович, торопливо прочтя список и отмахнувшись от робких разъяснений дьяка (спешил, дескать, новик, приставленный к Посольскому приказу, оттого и клякс насажал, и подчерки всюду, уж прости великодушно, государь), сначала помолчал, глядя куда-то в сторону. Только жила на шее трепетала, наливаясь, да темнело лицо. Потом взглянул прямо в глаза Астафьеву. Обомлевшему дьяку померещилось и вовсе чудное: будто исчезла куда-то небольшая, аккуратно подстриженная борода царя-батюшки, да и одежа его будничная испарилась, а сам государь и великий князь всея Руси стал выше ростом, тощим, как жердь, одетым по немецкой моде в какой-то кургузый кафтанчик с большими накладными карманами, короткие штаны, чулки и башмаки диковинного вида, гладко выбритым и круглолицым, аки кот (тьфу ты, господи, что за наваждение!) А глазищи его безумные так и прожигали, в трепет вгоняя… Хотел уже Астафьев, облившийся холодным потом, возопить дурным гласом: «Чур, чур меня!», но тут развеялось наваждение, и снова обрел царь прежний облик. Хотя глядел сердито, что уж там…
– Дождались! – вымолвил Алексей Михайлович, скрипнув зубами. – Я так и думал: новой Смутой грозят! Ах, щучьи дети… А все твоя вина! Не упустил бы Андрюшку… – голос царя, налившись силой, загудел и бил по ушам, словно молот кузнечный по наковальне.
Ноги бедного дьяка уже начали подгибаться, но на колени упасть не успел: государь жестом остановил, приказывая стоять по-прежнему:
– Да что толку в поклонах твоих! Хоть лоб отбей, Андрюшка уже у князя Вишневецкого! Упустили вора! Ох, беда-то какая! Только-только с бунтом управились, а тут – на тебе! Ну, что теперь делать?! Что скажешь? Как отвести угрозу сию?
– Извести вора! – собрав остатки храбрости, кое-как вымолвил Астафьев. – Вместе с самозванкой, которая смеет за твою, государь, свояченицу себя выдавать! Заслать надежного человека, чтобы их прирезал или яду подсыпал…
– Ты от страха, я гляжу, ума лишился! – оборвал царь. – Уж Вишневецкий-то, поди, их бережет как зеницу ока. Иль ты на его месте не берег бы? И стражники к ним наверняка приставлены, и пищу пробуют… Не подберешься.
– А ежели подкупить кого из стражников либо слуг? Людишки-то слабы, государь, к искусу склонны… Посулить золотишка, да побольше, они сами все сделают!
– Побольше! – ехидно, по-простонародному передразнил государь. – В казне у нас, сам ведаешь, негусто. Иначе не пришлось бы с солью этой распроклятой… Прости, Господи! – Он торопливо перекрестился, обернувшись к иконостасу.
– Так вели забрать в казну имущество Морозова! – не утерпел дьяк. – Чтобы хоть тем искупил вину свою великую!
– Ты говори, да не заговаривайся! – повысил голос царь, нахмурившись. – Хоть Борис Иванович во многом и винен, а всему есть предел. Будто мало мне… Кх-м! – торопливо закашлялся самодержец, сделав вид, что воздух попал не в то горло. И очень неумело, к слову.
Дьяк Астафьев тоже сделал вид, что ничего не заметил.
«Значит, правду баяли, будто царица снова за Морозова просила, презрев запрет, да еще с шумом и слезами… Ох, бабы! Да что же с ними делать-то?!»
– Ради такого никаких денег не жаль, – промолвил царь. – Хоть казна и оскудела, а отвести Смуту надобно любой ценой. Думай, кому дело сие поручить можно. А заодно поразмысли, нет ли других путей. Главное, нужно следить за каждым шагом вора Андрюшки! Ведать о том, что они с князем Вишневецким замышляют, что делают! Подбери человека потолковее… И не одного! К гетману этому самозваному, к Хмельницкому, тоже нужно надежного человека приставить. Чует сердце, не прост он, ох не прост! В письмах смиренен да учтив, помощи нашей просит, под руку нашу стремится со всем войском своим да народом, а как на деле? Не вышло бы худа! Есть ли резон Вечный мир[15]
с Речью Посполитой рушить? О господи, как же тяжко бремя государево…– Войны с ляхами да литвинами не нужно, сохрани боже! – закрестился дьяк. – А вот использовать Хмельницкого ради твоей, государь, да отечества нашего выгоды – другое дело. Коль у врага-соседа в его дому свары да беспорядки, он ослабнет, а другим соседям от того одна польза.
– Истинно так! – кивнул царь. – Вот, к примеру, Иоанн Васильевич выждал, покуда ханства татарские ослабеют, а потом уж припомнил им вековечные обиды. Всю Волгу-матушку, со всеми окрестными землями да народами навечно под свою руку забрал! А почему? Не стало прежней Орды, распалась на части, а они перегрызлись меж собою. Вот тут-то конец им и пришел! – Глаза Алексея Михайловича сверкнули, словно представил себя на месте молодого царя Ивана, еще не ставшего Грозным, который посылал войско штурмовать Казань. – За все расплатились!