Московит

- Проше князя, нет. Твоя княжеская мосць отдаст Богу душу внезапно, в собственном лагере. И это чуть не приведет к бунту: воины, боготворящие тебя, решат, что ты отравлен завистниками. Чтобы пресечь слухи и успокоить их, лучшие лекари проведут вскрытие тел

Князь хищно оскалил зубы. Его лицо потемнело, налившись кровью. В эту минуту он был по-настоящему страшен.

- Да, пан прав! Тысячу раз прав! Завистников у меня и впрямь хоть отбавляй. Не могут простить мне ни деда моего, как будто я сам выбирал предков, ни родовитости, ни богатств, ни воинских успехов! Только и слышно: князь Ярема-де не уважает волю Сейма, князь

Я, не сдержавшись, фыркнул, быстро прикрыв рот ладонью.

- Проше пана, - тут же рыкнул Иеремия, сверкнув глазами, - что смешного в моих словах?!

«Следи за собой, Андрюха! Мужик-то обидчивый, что твой самурай! Раз – и башка с плеч!» - опять не утерпел голос.

- Абсолютно ничего, светлый княже… Просто, именно так выражался Хмельницкий о тех самых панах, которых ты только что упомянул. Он сказал примерно такую фразу: «Совсем, видать, плохи дела у Речи Посполитой, раз послала против меня таких полководцев: Перину,

Вишневецкий изумленно поднял брови, пару секунд смотрел на меня, точно пытался понять: шучу ли я, или говорю серьезно. А потом расхохотался, запрокинув голову: в полный голос, заливисто, трясясь всем телом. Мне даже послышались в его хохоте истеричные нотки.

- Перину… Дитыну[9]… и Латину… - еле выговаривал он, утирая выступившие слезы. – Ах, Хмельницкий… Мерзавец, пся крев! Ловко! В самую точку!

Я тоже посмеялся, но тихо, сдержанно. Чтобы не подумал, что подхалимничаю.

- Лучше и не скажешь, - кивнул князь, успокоившись. – Да, бунтовщик, схизматик, но все же тут он прав… Хотя… - Иеремия вмиг посерьезнел. – Проше пана, а почему он вообще так говорил? Неужели эта троица…

Князь, не докончив фразы, с нескрываемой тревогой уставился на меня.

- Да, пресветлый княже, - со вздохом кивнул я. – Именно Заславский, Конецпольский и Остророг возглавили войско, посланное на подавление мятежа. Это случилось примерно в середине лета…

- О, Езус! – буквально взревел Вишневецкий, хватая себя за волосы. – Да кому же пришло в голову… Да неужели Господь вовсе лишил разума членов Сейма?! Что, во всей Речи Посполитой не нашлось полководцев получше?! А где же был я?!

Это прозвучало бы просто смешно, если бы в его голосе не слышалась неприкрытая, саднящая боль, а глаза не сверкали бы столь яростно.

- Ясновельможный князь, прошу прощения за неприятную правду, рассорился вдрызг с прочим высшим панством. Хотя оно во многом само виновато: не доверяло князю, упрекало во всех мыслимых и немыслимых грехах, а пан Потоцкий даже позволил себе прямые оскорблени

- Потоцкий… - глухо прорычал князь. – Узнаю его! Впрочем, и иные порой не лучше… Так, значит, в итоге командование доверили этой милейшей компании: бездельнику-сибариту, юному неучу и чересчур ученому мужу, который куда лучше знает латынь, нежели самые азы

- Да, княже, закончилось очень скверно. Войска без толку торчали в лагере под Пилявцами. Время тянулось впустую, дисциплина падала, три командира постоянно ссорились, решая, кто их них главнее, а шляхтичи тем временем пустились во все тяжкие: пьянствовали,

Князь, вскочив с кресла, заметался по залу.

- Хвастуны! Негодяи! Трусы! Так опозорить себя и отчизну! Меня там не было! Уж я бы задал им…

- Проше князя… - почтительно, но твердо сказал я, выждав, когда он утихнет, чтобы глотнуть воздуху. – Еще не поздно исправить эту ситуацию и не допустить позора.

Глава 13

К концу нашей беседы я чувствовал себя выжатым, как лимон. Ну, или как после многокилометрового марш-броска с полной выкладкой по пересеченной местности…

Князь оказался крепким орешком. Чтобы окончательно развеять его сомнения и сломить упорство, пришлось рассказать всю историю Речи Посполитой, начиная с середины 17-го века, и заканчивая началом 21-го. Точнее, поздней весной 2010 года, когда я на свою беду решил сменить обстановку, слетав в Египет… Хорошо, хоть с памятью у меня все было в порядке, а увлечение историей теперь могло очень пригодиться.

- …И вот, пресветлый княже, только предательство крымского хана, вступившего в тайные переговоры в канцлером Оссолинским, спасло и короля, и все войско, и всю Речь Посполитую, от полного разгрома. За большую дань – уж не помню точно, о какой сумме шла речь

- Сколько?! Сорок тысяч?! Это немыслимо! Это самое настоящее безумие! – кричал князь, вновь бегая взад-вперед по паркету. – Или же измена, что вернее! Да Хмельницкий еще до смуты смиренно просил, чтобы ему разрешили иметь двенадцать тысяч реестровых! И пол

- Проше князя, но тогда он был просителем, а теперь мог диктовать свои условия, как победитель!

- О, Езус! – рычал Иеремия, похожий на безумца. Потом, кое-как взяв себя в руки, спрашивал:

- Ну, а что было дальше?

И снова мне приходилось немилосердно истязать память, извлекая все новые и новые подробности…