- Великое государство… - шептал он трясущимися губами. – Лежало от моря до моря, нагоняло страх на любого недруга! И вдруг… Как самый захудалый хутор последнего нищего шляхтича… разделили меж собою… Напрасны жертвы, напрасна былая доблесть… О, Езус! Какую
- Они и не смирились! – вздохнул я, с немалым трудом переборов искушение высказать все, что думаю по поводу этих «собратьев». А также прочесть вслух знаменитое стихотворение «Клеветникам России». Во-первых, все-таки не так хорошо помнил пушкинский шедевр,
В общем, пришлось начать рассказывать о переговорах поляков с Наполеоном, об их участии в его испанской компании… Вишневецкий возбужденно потирал ладони:
- Браво, рыцари! Благородные патриоты! Не щадя живота своего, бились на чужбине, добывали свободу своему отечеству!
- Но, проше князя, - не утерпел я, - они тем самым лишали другой народ отечества! Ведь Наполеон пришел в Испанию, как завоеватель! А поляки ему в том усердно помогали!
Князь в первую секунду заметно смутился, но потом махнул рукой:
- Ах, оставьте, пане! Это еще с какой стороны посмотреть… В любом случае, уверен, Господь простил их усердие, может быть, излишнее! Ведь цель-то была самая благородная!
«Ну-ну…» - ехидно подумал я, приступая к рассказу об отношениях Наполеона и Марии Валевской…
Вишневецкий был очень смущен и разгневан:
- Позор! Срам! Бесчестье! Чтобы замужнюю женщину из хорошей фамилии буквально заставить отдаться завоевателю… пусть столь же великому, как Александр Македонский или Ганнибал… Принудить ее к бесстыдной связи! Где был польский гонор?! Ладно еще муж… как я по
- Так ведь цель-то была самая благородная… - с невинно-ханжеским видом повторил я его собственные слова. – Марии ведь внушили, что в постели Бонапарта она добудет польскую независимость…
- Кх-ммм!!! – яростно закашлялся князь. – Ну и как, добыла?!
- Увы, княже… Но любовь получилась красивой и крепкой. От этого союза родился сын, сделавший потом хорошую карьеру при племяннике Наполеона, которого звали так же, как и великого дядю.
- Бесстыдство! – прошипел Иеремия. – Проше пана, продолжайте! И слышать не желаю больше про эту распутницу! Что случилось после?..
«О, черт! - тоскливо подумал я. – Вот любознательный! До авиакатастрофы под Смоленском дотянет, честное слово. А в сортир-то как хочется…»
…Мельком проскочив Отечественную войну 1812 года (с 5-м пехотным корпусом Понятовского в Великой Армии), восстания 1831 и 1862 годов, я перешел к более близким нам по времени событиям. Личность Пилсудского очень заинтересовала князя.
- Значит, начинал, как самый настоящий бунтовщик, а закончил диктатором? Весьма любопытно! Но, главное, вернул свободу Отечеству! За это ему простится любой грех, даже самый тяжкий… Кстати, пан Анджей – вдруг спохватился Иеремия, - не можете ли вы показать
«Там» - то есть, на полированной инкрустированной столешнице – действительно лежала большая карта Европы. Естественно, весьма отличная от тех, к которым привыкли мы. Но очертания Балтийского и Черного морей были почти такими же, на месте Азовского же красовалось какое-то бесформенное вытянутое пятно.
«Понятно… Туда картографы с геодезистами еще не добрались! Крымские татары мешают…» - усмехнулся я.
Князь с тревогой следил за мной. Он ждал ответа.
Немного порывшись в памяти, я провел пальцем по Одеру и Ниссе, вдоль нынешних западных границ Польши, свернул к востоку, затем – к северу, вдоль берегов Западного Буга…
- Приблизительно так, княже.
- Проше пана… - У Вишневецкого был такой вид, словно его вот-вот хватит удар. – И это все?!
- Все, ясновельможный. Собственно, это границы Польши, ведь Великое княжество Литовское давным-давно откололась, распавшись на несколько государств.
Иеремия со стоном обхватил голову руками. Его лицо побледнело.
- И этот жалкий огрызок… эта тень былого величия… все, что осталось?!
- Увы, княже. Поэтому еще раз настоятельно прошу оценить мое предложение. Повторяю: мне неведомо, каким чудом я оказался здесь и сейчас… Но это действительно чудо, стало быть, дело рук Божьих! Ведь так?
- Истинно, истинно так! – перекрестился Вишневецкий. – Только Создателю подвластны чудеса.
- А раз он захотел это сделать – значит, преследовал какую-то цель. Без сомнения, святую и благородную. Так почему бы не допустить, что он в неисповедимой мудрости своей избрал именно меня, слабого, недостойного грешника, своим орудием? – (ну, вообще-то не
- О, Езус! – прошептал Иеремия. – Боязно даже слушать! Ведь это смертный грех гордыни! Но… Но сколько доброго можно сделать… Ох, какое страшное искушение!
- Не искушение – испытание! – заторопился я, видя, что он уже близок к тому, чтобы «сломаться». – Будь же достоин его!
Князь умолк почти на минуту, медленно обводя взглядом стены зала. Его пронзительные глаза то вспыхивали при виде трофеев, то вновь тускнели. Губы беззвучно шевелились – видимо, он читал молитву. Можно было лишь догадываться, какая страшная борьба шла в душе Иеремии.
Мысленно поставив себя на его место, я невольно содрогнулся. Нет уж, спасибо!