Московская мозаика

Если подниматься по парадной лестнице бывшего Михайловского дворца, где расположился Русский музей, то высоко под дымчатым потолком, между тяжело пружинящими атлантами, еле заметны полукруглые окна - глубокие провалы среди сплошь рисованной лепнины. Кто догадается, что как раз за ними скрыт второй музей - многословная и подробная история живописи?

Надо пройти через несколько выходящих на фасад залов, огромными проемами открывающихся на сквер и брызги раздуваемого ветром фонтанчика, свернуть в боковой коридор, долго считать пологие ступени в жидком свете колодца внутреннего двора, где косые лучи пасмурного летнего дня позволяют только угадывать воркующих голубей, наконец, позвонить у запертой двери - и ты в мире холстов. Нет, не картин, произведений искусства, а именно холстов, живых, кажется еще сохраняющих тепло рук художника, стоящих так же, как они стояли в мастерской, где никто не думал об их освещении, выгодном повороте, развеске.

Заглядывая между стойками в узкие чернеющие проходы, где до самого потолка поднимаются картины, каждый раз переживаешь ни с чем не сравнимое чувство встречи, неожиданной, остро радостной. Так бывает, когда в уличной сумятице возникает знакомое лицо, пусть не слишком близкое, но распахивающее память веренице воспоминаний.

Достаточно присмотреться к этой детали портрета А. П. Голицыной (1728), чтобы почувствовать удивительное для тех далеких лет умение А. Матвеева передавать человека в почти неуловимой смене его настроений.

Картина в зале - это предмет восхищения, когда между тобой и ею стоит незримая, но такая явственная стена признания, славы, безусловной ценности. Не о чем спорить и не в чем сомневаться: история сказала свое слово. Картина в запаснике - совсем иное. Это твой собеседник, которому жадно и нетерпеливо задаешь десятки вопросов и который отвечает на них особенностями плетения холста, подрамника, скрывшимися надписями и пометками, кладкой краски, десятками других подробностей и главное - жизнью живописного слоя и самого образа.

На этот раз путешествие по запаснику - от портрета к портрету, от художника к художнику - не имело определенной цели. Разве что оживить какие-то неосознанные ассоциации, дать волю поиску памяти. И через много часов совсем в другом отделе и вне всякой связи с Матвеевым встреча - Екатерина II в молодости, с на редкость некрасивым, длинным желтым лицом, в острых углах выступающих скул, рядом с будущим незадачливым императором Петром III, ее мужем. Молодой мужчина, чуть поддерживая протянутую руку своей спутницы, будто представляет ее зрителям. Заученные позы, нарочито гибкие, танцевальные движения, великолепные платья - сходство с матвеевской картиной доходило до прямых повторов.

Опять-таки супружеская пара, но какая! Придворный живописец Елизаветы Петровны Георг Грот изобразил наследников российского престола. Случайное совпадение композиционных схем? Здесь должна была прийти на помощь литература.

Да, Грот не повторял Матвеева. Дело обстояло иначе. В западноевропейском искусстве подобный тип двойного портрета имел широкое, но специфическое распространение. Это форма утверждения будущих правителей государств в их правах. Ее и использовал придворный живописец, не мог ее не знать и воспитывавшийся в Голландии Матвеев.

Так, может быть, совсем не случайной была встретившаяся мне однажды в архивном фонде историка Н. П. Собко пометка по поводу матвеевского полотна: «Государь с невестою»? Действительно, невозможно предположить, чтобы жена художника, в представлении современников и вовсе простого ремесленника, носила платья, подобные тому, которое изобразил Матвеев на двойном портрете. Шелковистая, мягко драпирующаяся на перехваченных лентами и пряжками рукавах ткань, глубокий вырез, чуть смягченный дымкой газа, - покрой, появляющийся только в придворном обиходе в конце 1730-х годов.

Бухгалтерские книги. Как археологи по черепкам сосудов читают подробнейшую повесть о давно исчезнувших народах, так историки, работающие над более поздними эпохами, из сухих цифр приходо-расходных ведомостей извлекают самые разнообразные и живые подробности давних лет. В Центральном государственном архиве древних актов есть книги «кабинетов» Екатерины I и Анны Иоанновны - времени, когда работал Андрей Матвеев. В них немало места отведено платьям. Какие ткани использовались, сколько их было нужно и на что именно, а рядом цены - фантастические даже для императрицы. Платье женщины на матвеевском портрете стоило много дороже тех 200 рублей, которые получал за год живописец.

А если вымысел художника? Это кажется возможным в наши дни, но невероятно в те годы, когда платье являлось признаком социальной принадлежности. За подобную вольность можно было дорого поплатиться, и вряд ли бы Матвеев ее допустил.