Московский апокалипсис

— Сейчас самое главное, — сказал он, — это обездвижить Великую армию. Мы уже почти продержались. Ещё неделя ожидания и Бонапарт поймёт, что его перехитрили. Корсиканцу останется лишь бежать из Москвы обратно к Смоленску. Конский состав — вот главный объект нашего удара! Лошадей у французов всё меньше, а добыча фуража для них делается всё труднее. Это только человек может жить на баланде из муки, а строевому коню нужен овёс. То, что вне города, оставим нашим товарищам. А то, что в Москве — наше.

И «отчаянные» начали целенаправленную охоту на фуражные склады. Самым полезным здесь оказался Голофтеев. До войны он вёл раздробительную[60] торговлю сеном и овсом. Все извозопромышленники были старику хорошо известны, так же, как и подходящие помещения. Оставшиеся в городе купцы сообщали ему, где что лежит и как охраняется. После этого появлялись «отчаянные» и устраивали аутодафе. Унтер-офицер просил пожилого уже человека не ходить на поджоги, но упрямец обижался. Он никогда не упускал случая самолично прикончить захватчика. Смелый и безжалостный, дедушка действовал топором. Рука Голофтеева сохранила мужицкую твёрдость. Ахлестышев старался не смотреть на плоды его трудов — зрелище было не из приятных…

Вдруг однажды утром Ольга сообщила Петру важную новость. Полестель пишет секретный доклад для Наполеона, черновики которого не отдаёт даже Морису — лично сжигает в камине. Доклад ответственный: полковник не выходит к ужину, а за завтраком очень рассеян. Ест не разбирая, и всё думает, думает… А сегодня заявил с привычным бахвальством, что его документ решит исход войны. Ни больше, ни меньше. А когда Ольга попыталась выяснить подробности, намекнул: Наполеон на распутье. Великий человек раздумывает, как ему вести осенне-зимнюю кампанию, и доклад графа даст его мыслям верное направление!

— Чтобы увидеть доклад, нужно проникнуть в кабинет графа?

— Да, но за ним присматривает Морис. Он сам там убирается, и в течение дня может заглянуть, убедиться, что всё в порядке.

— Кабинет запирают на ключ?

— Всякий раз, когда граф из него уходит. Но от старого дворецкого осталась связка запасных ключей.

— У кого она сейчас?

— У Степаниды Фроловны.

— Отлично. Стало быть, нужно только на один час отвлечь Мориса. Так?

— Так, милый, но именно это и невозможно! Свои встречи с агентами он проводит в гостиной, и дверь кабинета ему оттуда видна. На первый этаж Морис сейчас почти не спускается, доверивши его прислуге. Надобно, чтобы этот час он провёл в своей комнате. Она в самом конце анфилады: оттуда ничего не видно и не слышно. Но в ней Морис лишь спит! Я не знаю, как завлечь его туда на целый час…

— Ну, можно посыпать ему в кофей слабительного, чтобы он провёл этот час в отхожем месте.

— Да, но камердинер питается с господского стола! С нами не сидит, но ест-пьёт то же, что и мы. Если испортить кофе, то мы все будем бегать в отхожее место!

Ахлестышев задумался.

— Петя… — неуверенно начала Ольга. — Есть ещё новость про графа Полестеля…

— Какая? — спросил тот рассеянно.

— Ещё когда я была барышней на выданье, он за мной слегка ухаживал.

— За тобой тогда пол-Москвы ухаживало! Такая красавица, да при эдаких деньгах!

— А теперь он не нищий эмигрант, а полковник армии, захватившей Москву. И мы с князем полностью в его власти.

— Постой-ка! — насторожился Пётр. — Он что, возобновил своё волокитство?

— Петь, — Ольга посмотрела на него как-то странно, — это не волокитство. Это уже домогательства. В самой наглой и настойчивой форме. Вчера, например, я едва вытолкала его отсюда. Граф Полестель убеждён, что мне ничего не стоит переспать с ним.

— Вот как! Это почему же?

— Когда они с князем привезли меня сюда… Помнишь, я говорила, что имело место бурное объяснение: кто что делал в эти восемь суток московского пожара? И как должен вести себя супруг в минуту опасности. Так вот, я откровенно рассказала князю, что в эти ужасные дни возле меня был ты. И я многократно обязана тебе спасением своей жизни. Сказала также, что мы жили с тобой в эти дни, как муж с женой. И призналась, что мгновенья, проведённые с тобой в шалаше на Девичьем поле, были самыми счастливыми в моей жизни.

— В моей тоже, — улыбнулся Ахлестышев. — Но причём здесь Полестель?

— Притом, что князь Шехонский, дурак, рассказал об этом графу.

— Ну и что? Пусть полковник знает, что место занято.

— Ты забываешь, что я в его власти. А граф после откровений моего мужа решил, что я падшая женщина. Которой всё равно с кем спать. Понятие любви ему не доступно. Для графа это то, что мужчина и женщина делают в постели, и ничто иное. И теперь он счёл, что меня можно просто взять, как вещь.

— А князь?

— Что князь? Я всегда интересовала его лишь как наследница двадцати тысяч душ. А сейчас дружба с Полестелем значит для него выживание. Он легко отдаст меня полковнику в обмен на его расположение.

— Я убью их обоих! И не на дуэли, а из-за угла. Партизанам это дозволяется.

— Когда, милый мой?

— Да хоть нынче! Они ведь считают меня покойником?