Московский апокалипсис

Затем друзья совершили удивительное путешествие к Волге. И не могли поверить своим глазам… Всюду царила мирная жизнь, никто никого не убивал и не грабил. Люди ходили друг к другу в гости, коротали вечер за картами, торговали, читали книги… Если у кого-то кончалась провизия, он просто шёл в ближайшую лавку и покупал, что требовалось. А за пятьдесят вёрст от этого рая по разрушенной Москве ступали французские патрули. С берёз Тверского бульвара свисали казнённые, и вороны деловито выклёвывали им глаза. На окраинах голодные люди выкапывали свёклу с огородов, чтобы съесть её сырой, а по ним стреляли часовые. Потерявшие всякую жалость мародёры ловили в развалинах оборванных москвичей и снимали с них последнее рубище, буквально оставляя нагишом. А в Кремле сидел злобный ненасытный паук, требовавший всё новой и новой русской крови…

В Ярославле Ахлестышев благополучно дождался баронессы. Отважной дамочке было уже за тридцать. Она оказалась миниатюрна, кокетлива и почти обворожительна. Сдав её капитану Лангу и получив заветное письмо на имя Тутолмина, партизаны снова отправились в преисподнюю.

В Богородском Пётр вручил конверт Саше-Батырю и ещё раз напомнил о пароле для графа Солтыка. Налётчик двинулся в расположение итальянского корпуса, а каторжник через Черкизову деревню пробрался в Москву. Сокольничьим полем мимо Красного пруда он попал на Басманную и оттуда уже вышел к родным руинам Бронных улиц.

Пётр очень соскучился по Ольге, но смог увидеться с ней лишь на пятый день после своего побега. Саловаров провёл его знакомой дорогой через заднюю дверь на второй этаж. Однако вместо того, чтобы броситься любимому на шею, княгиня встретила его гневным вопросом:

— Зачем же так жестоко?

— Что жестоко? — опешил партизан.

— Ты убивал моего мужа по частям, как на живодёрне! Пусть он и негодяй, но не заслужил такого! Как мне теперь обнять тебя?

— Уф! — облегчённо вздохнул Ахлестышев. — А я понять не могу. Дело было так…

И он рассказал Ольге, как прошло его освобождение. Честно признался, что сам потребовал дуэли с князем Шехонским и убил бы его, не задумываясь, если бы случился между ними честный поединок. Описал попытку князя застрелить его, безоружного, и его же отказ драться на саблях, несмотря на пощёчины… Шехонская с большим облегчением узнала, что её мужа зарубил Морис, а на Петре крови нет. И что обман Полестеля освобождает её от данного графу слова.

После этого кошка, пробежавшая было между влюблёнными, исчезла, и всё опять стало хорошо. Но когда через полчаса обалдевший от счастья Ахлестышев приходил в себя, Ольга вдруг заявила:

— Забери меня отсюда. Немедленно!

— Это невозможно, дорогая. Интересы дела не позволяют.

— Какие ещё интересы дела? Что у тебя за дела важнее нашего счастья? Нет, всё-таки ты совсем меня не любишь. Я требую в последний раз — забери меня! Или я убегу сама, куда глаза глядят.

— Пока не могу. Сначала мы должны выкрасть Егора Ипполитовича. Иначе его казнят.

— Какая же здесь связь? — обиделась женщина. — Ты хоть представляешь, как я здесь живу? Одна наедине с этим подлецом… В любую ночь он может прийти сюда и потребовать сам знаешь, чего!

Пётр сел, взял руки княгини в свои и сказал, как мог, мягко:

— Пойми. Я не хозяин теперь самому себе. Есть вещи важнее нашего счастья. Не спорь! С арестом штабс-капитана я исправляю его должность. Это очень хлопотная должность: сегодня, например, у меня четыре встречи. А вечером я пишу очередное донесение Кутузову.

— Ты пишешь теперь самому Кутузову? — поразилась Ольга.

— Да. А этим утром отослал рапорт государю.

— Государю!!

— Да. Пришли важные сведения о переговорах Лористона.

— Вот это да! Государь знает о тебе! Значит, действительно могут вернуть дворянство?

— Я сейчас об этом не думаю, — махнул рукой Ахлестышев. — Некогда. Вот ты говоришь о том, что может случиться с тобой. А с Ельчаниновым? От Ивановской площади к Тайницкой башне сходит вниз тропинка. Внизу овраг, у самой стены. Меня водили туда с целью напугать. Там лежат наши. Много, несколько десятков человек. У них у всех были дети, жёны, родители…

У Ольги из глаз потекли слёзы.

— Прости меня… — тихо сказала она. — Конечно, я понимаю…

— С каждым днём уход Бонапарта из Москвы всё ближе. И всё ближе казнь Егора Ипполитовича. У нас всего несколько дней осталось… И твой Полестель сейчас источник сведений, которые помогут нам организовать побег. Как же я могу забрать тебя отсюда? Сам об этом мечтаю дни и ночи. Потерпи. Ещё немного потерпи.

— Значит, ты снова пойдёшь в Кремль?

— Да.

— Один раз ты спасся только чудом…

— Это чудо была твоя любовь, радость моя.

— Повторно волшебства не происходят. Ты можешь поручить это людям, а сам туда не ходить?

— Нет.

— Но почему же?

— Ольга! Как ты не понимаешь? Чем же я лучше их?

— Я так боюсь за тебя!

— За них тоже кто-то боится. И потом, войти в Кремль может только человек, знающий по-французски. Ни Отчаянов, ни Саша-Батырь этого не сумеют. И хватит об этом. Доложи, что удалось ещё узнать от Полестеля.