«С утра я вместе с сестрой пошел на восток. Сестричка скоро вернулась обратно к матери и отцу, потому что у нее туфельки страшно натерли ноги, а я пошел вперед». Только через две недели Вайнберг добрался до линии соприкосновения с советскими войсками, к тому моменту занявшими восточную часть Польши. «С одной стороны стояли гитлеровские отряды, с другой – советские пограничники. <…> Итак: с одной стороны – немцы с пулеметами, направленными на демаркационную линию, где тысячи поляков и евреев ждали пропуска на советскую территорию. С другой – советские конники-пограничники. Я никогда не забуду, как матери с детьми на руках обнимали лошадиные ноги и умоляли пропустить их скорее на советскую сторону».
По подсчетам историка Дмитрия Толочко, численность еврейских беженцев в Западной Белоруссии в 1939–1941 годах составляла 120–125 тысяч человек.
Вайнберг сумел добраться до Минска, где, толком не зная русского языка, поступил в консерваторию. Минская консерватория эвакуировала своих студентов и преподавателей, спасая от войны, в Ташкент. Там до Вайнберга дошла весть о гибели его семьи, оставшейся в Варшаве, он стал проситься на фронт, ему отказали по состоянию здоровья. В Ташкенте Вайнберг женился на Наталье Вовси, дочери Михоэлса, близость к которому позже (в разгар «дела врачей») послужила причиной его ареста. Берия освободил композитора из тюрьмы благодаря заступничеству великого Шостаковича. «Я могу поручиться за Вайнберга в том, что он честный художник и гражданин, не изменник и не американский шпион, – сказал композитор. И добавил то, о чем нельзя было вслух: – Я знаю, что у вас бьют, а его мучить нельзя, у него слабое здоровье».
Катынь
Если бы генерал Андерс не форсировал вывод своей армии из Советского Союза, уже через несколько месяцев его старания не принесли бы никаких результатов и польские солдаты вернулись бы в лагеря. Дружба с польским правительством в изгнании продолжалась недолго. 13 апреля 1943 года было обнародовано германское сообщение об обнаружении в Катынском лесу захоронений расстрелянных польских офицеров, интернированных после вступления в сентябре 1939 года Красной армии в Польшу. Советское правительство объявило немецкое сообщение фальшивкой, уверяя мир, что это фашисты пытаются приписать свои преступления СССР. Широко публиковались соответствующие выводы созданной во главе с главным хирургом Красной армии академиком Николаем Бурденко «Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров».
Поляки заключению комиссии не поверили. При формировании своей армии Андерс недосчитался многих тысяч польских офицеров, плененных Красной армией в 1939 году. Между прочим, в списках пропавших насчитывалось больше семисот евреев, в том числе высший военный раввин польской армии майор Барух Штейнберг. «Я… нашел в единственном тогда лагере польских пленных офицеров (в Грязовце) только трех офицеров из частей, которыми командовал в Польше. <…> Удивленный таким малым числом офицеров, которые явились в формирующуюся польскую армию, я обратился к советским властям. И получил успокаивающий ответ, что все найдутся». Они нашлись год спустя.
Поводом для разрыва с польским правительством в изгнании послужило его обращение в Международный Красный Крест с просьбой провести расследование обстоятельств гибели польских офицеров.
Сталин, обидевшись на «клеветнические обвинения», прервал с ним дипломатические отношения.
Советский Союз признал свою вину в катынском преступлении лишь спустя пять десятилетий. В Заключении комиссии экспертов Главной военной прокуратуры от 2 августа 1993 года говорилось, что выводы Специальной комиссии под руководством академика Н. Н. Бурденко «являлись орудием НКВД для манипулирования общественным мнением, в связи с необъективностью, фальсификацией вещественных доказательств и документов, а также свидетельских показаний, следует признать не соответствующими требованиям науки, постановления – не соответствующими истине и поэтому ложными».
«Наскальная живопись»
Рассказ о встрече со ссыльными польскими евреями я обнаружил в мемуарах Евфросинии Керсновской (1907–1994). Прежде чем приведу его, расскажу немного об этой удивительной женщине и о том, что предшествовало этой встрече. Родилась она в 1907 году в Одессе, в дворянской семье. В 1919 году, в самый разгар красного террора, ее семье удалось чудом бежать из России. Так они попали в свое родовое имение в Бессарабии, ставшей тогда частью Румынии. После ввода советских войск в Бессарабию в 1940 году мать и дочь Керсновских, как бывших помещиков, выгнали из дома, а Евфросинию отправили в ссылку в Сибирь, на лесоповал по этапу. Спасаясь от голодной смерти, зимой 1942 года она решилась на побег – уникальный во всей истории сопротивления в ГУЛАГе. Прежде чем ее схватили, она прошла по тайге полторы тысячи километров.