Мост через реку Сан. Холокост: пропущенная страница

Для Девятаева попытка побега закончилась переводом в концагерь Заксенхаузен, одним из трех самых знаменитых его узников, наряду с Яковом Джугашвили и Степаном Бандерой, он ныне считается. В этот концлагерь иногда переводили беглецов из шталагов, как, например, восемь британских летчиков, в марте 1944 года прорывших тоннель из барака.

«23 сентября 1944 года нас, босых, грязных, одетых в тряпье, избитых до полусмерти, пригнали в лагерь Заксенхаузен. Кругом бараки, бараки, бараки… За трехметровой каменной стеной дымит труба крематория. Дым черный, смрадный». Девятаева направили в группу «топтунов» – заключенных, которые испытывали обувь на девяти трассах разной степени проходимости. Проходили по 45 километров в день с пудовым ранцем с песком за плечами. «Целый день ходили. А потом вечером замеряли и записывали, какой износ у ботинок, чистили ваксой. Утром снова то же самое. Норма 250 грамм хлеба – 200 грамм лагерных, и обувные фирмы добавляли 50 грамм. Обувь хорошая была. Коричневые, черные ботинки, с шипами, с подковами. Ходить надо было – земля, асфальт, песок, мраморные бесформенные плиты, потом опять песок, земля, и вот целый день так по этим камням ходишь-ходишь».

Три недели спустя, в октябре 1944 года, Девятаева, в числе других пятисот узников, отправили на железнодорожную станцию, загнали в вагоны для скота и повезли на остров Узедом в Балтийском море. Перед этим, правда, случилась одна довольно-таки загадочная история, которую впоследствии не раз рассказывал, пусть и с разночтениями, сам Девятаев. Он часто вспоминал «немолодого седого парикмахера из Заксенхаузена с голубыми и добрыми глазами», спасшего его от неминуемой смерти в том самом октябре 1944 года. Тот «взглянул на карточку, в которой была указана причина моего заключения в концлагерь. «За организацию побега? – проговорил он по-русски. – За это крематорий». <…> Взял он у меня бирку с номером и куда-то ушел, вернулся и подает мне новую бирку. «Тут один сейчас умер. Возьми его номер. Будешь Никитенко. А тебя мы спишем». Есть запись другого рассказа Девятаева на этот счет, как на его глазах эсэсовцы забили лопатами человека за то, что тот в неположенном месте закурил сигарету. «Парикмахер строго прикрикнул на стоявших вблизи распростертого, неподвижного, истощенного тела, склонился, что-то попробовал рукой и быстро возвратился ко мне. «Вот бирка и документы убитого. Возьми! Твои сгорят вместе с ним. Ты – Никитенко Григорий Степанович, из Дарницы, учитель, двадцать первого года рождения, под номером R104533».

Почему я назвал эту историю загадочной? Дело в том, что в лагере Карлсхаген I, куда его отправили из Заксенхаузена, Девятаев был зарегистрирован не как Степан Никитенко, а под собственной фамилией и под своим номером 11024. Так значится в архиве музея Пенемюнде. И в базе данных «Память народа» нет никаких сведений о военнослужащем Степане Григорьевиче Никитенко, 1921 года рождения. Нет его и в крупнейшей в мире базе данных «Архивы Бад Арользена», хранящей документы жертв и выживших во времена национал-социализма (50 млн учетных карточек на более чем 17,5 млн человек). Никитенко – нет, а Девятаев – есть, с датами прибытия и отправки из Заксенхаузена (23 сентября и 16 октября 1944 года). И тем не менее какая-то доля истины в этой истории должна присутствовать, пока только не ясно какая.

Причем в случае с Кривоноговым использование чужой фамилии полностью подтверждается. В списках Карлсхагена есть пометка о выбытии (Flucht) напротив фамилии Корж, номер 5932.

Подготовка к побегу

Среди вновь прибывших на Узедом, помимо уже упоминавшегося на этих страницах Владимира Соколова, был политрук Михаил Емец. «Расскажите подробно, как велась подготовка к побегу, кто был инициатором этой подготовки. – Об этом знали лишь я, Девятаев и Кривоногов. Впервые мы сделали попытку совершить побег в январе 1945 г., решив убить экипаж, прибывший на аэродром, в количестве 4 человек, но тогда нам совершить убийство экипажа не удалось, т. к. экипаж на аэродроме находился очень мало и уехал» (из протокола допроса Емеца в Смерше). Он был постарше остальных, ему было 34 года, до войны работал инструктором райкома партии в Полтавской области, до плена воевал в партизанском отряде. Поначалу Емец оказался в одной команде с Кривоноговым, занимавшейся поиском неразорвавшихся бомб. Там они испытывали такой голод, что, по признанию последнего, поймали и съели трех кошек.