Мост через реку Сан. Холокост: пропущенная страница

Девятаев повел «Хейнкель» по полосе, но с первого раза взлететь не смог. Штурвал сдавил грудь, он никак не мог поднять его от себя, не было сил. До плена он весил 90 килограммов, после Лодзинского лагеря – 60, а на Узедоме – меньше сорока. (На самом деле причина была не в его физической слабости, а в другом, но об этом – позже.) Пришлось сделать, по его выражению, «аховский разворот у берега моря на правом колесе», так что шасси вспахало землю, и самолет чуть не загорелся. Разворот происходил на глазах у немецких зенитчиков, те поняли, происходит что-то не то, и бросились к телефонам докладывать. К тому же управлял самолетом голый летчик. Углубление в кресле пилота, в котором обычно находится парашют, Девятаев заполнил своей робой, иначе через плексиглас был бы виден арестантский халат. Забегая вперед, скажу, что на могиле Девятаева установлен памятник в форме крыла «Хейнкеля-111», сам летчик изображен на нем с обнаженным торсом.

Из ангаров и столовой начали выбегать летчики и солдаты. Толпа гитлеровцев все ближе, а у него никак не получается поднять штурвал. И тут происходит то, о чем Девятаев не писал в книге, но говорил в последних интервью: «Ребята начали в меня тыкать штыком, кричат: «Взлетай, погибнем!» Я как разозлился, схватил за ствол винтовки, вырвал его из их рук и как пошел чесать прикладом, согнал их всех в фюзеляж».

При второй попытке взлета он направил самолет прямо на немецких солдат. «Мне потом рассказывали, я в толпе порубил кого-то, и они тут же разбежались». Для отрыва от полосы потребовалось усилие трех человек – Кривоногов и Кутергин изо всех сил помогали ему жать на штурвал. Наконец после четырех ударов шасси о цементную дорожку, как вспоминал Девятаев, «хвост самолета начинает отрываться от земли. Мы грянули «Интернационал».

…Вначале я усомнился было, действительно ли они в этот момент между жизнью и смертью и в самом деле запели партийный гимн, который в ту пору был одновременно гимном Советского Союза. И зря усомнился, все выжившие участники перелета запомнили то нестройное пение. «Не забыл меня? – писал Девятаеву Адамов, когда узнал, что тот жив. – Я тебя никогда не забуду. <…>Помнишь, как мы все запели Интернационал?»

А мне, читая об этом, пришли на память строки погибшего на войне поэта Павла Когана. «…Нам лечь, где лечь, и там не встать, где лечь. И, задохнувшись «Интернационалом», упасть лицом на высохшие травы. И уж не встать, и не попасть в анналы, и даже близким славы не сыскать».

И тут новое препятствие: как только товарищи ослабили давление на штурвал, самолет стал резко набирать высоту и терять скорость, а после попытки выровнять высоту штурвалом и вовсе начал снижаться. Девятаеву пришлось отвлечь беглецов от пения, и они вновь налегли на штурвал. Только тут он понял, в чем дело, наткнувшись на колесико триммера руля высоты, который оказался в положении «на посадку» (а не «взлет»). После этого управление самолетом стало возможно в одиночку.

Тем временем на аэродроме была объявлена тревога, зенитчики начали стрелять, но было поздно, Девятаев направил самолет в облака и оторвался от преследования. На перехват был поднят истребитель, пилотируемый обладателем двух Железных крестов обер-лейтенантом Гюнтером Хобомом, но тот не смог отыскать его из-за плотной облачности, а куда он летел, не было известно и самому Девятаеву.

Как вспоминал Девятаев, сначала летели по направлению к Швеции, без карты, ориентируя самолет по солнцу, но когда уже в море он обнаружил, что бензина много, развернул самолет на 180 градусов. Все решили лететь в Москву, мол, где-нибудь да пересечем линию фронта и очутимся у своих. Тут «ребята кричат – нас догоняет самолет». Как позже выяснилось, на них случайно наткнулся истребитель, пилотируемый другим асом – полковником Вальтером Далем. Приказ «сбить одинокий «Хейнкель» он выполнить не смог, так как возвращался из боя. По воспоминаниям самого Даля, он выпустил свои последние боеприпасы по «Хейнкелю» и не имел возможности его преследовать, в его самолете заканчивалось топливо.

Летели около часа на высоте 200–300 метров с выпущенным шасси. Кривоногов: «Пролетели над линией фронта. Стреляли и немцы и наши. Куда деваться бедным Иванам?» По самолету открыла огонь советская зенитная артиллерия, и он загорелся. В правом крыле – зияющая дыра. Двоих ранило. Через час после взлета самолет сел примерно в 300–400 километрах от места старта, на чьей территории, участникам перелета не было известно. Вскоре к самолету стали приближаться солдаты в маскхалатах.

Кривоногов: «Бегут автоматчики. Как это вы сумели, такие скелеты, захватить самолет и улететь? А кто летчик?»

Приземление