Мост в Хейвен

— Правило номер один в моей книге. — Он не стал говорить, что его книга — это Библия.

— Ты серьезно облегчаешь мою работу. — Он кивнул головой в сторону мужчин за стойкой. — Они тоже за тобой наблюдают. Некоторые ворчат, но большинство стали работать быстрее.

Джошуа улыбнулся:

— Ты хочешь сказать, что я останусь без работы раньше, чем рассчитывал?

— Возможно, у меня есть еще один проект. Если передумаешь ехать в Хейвен, скажи мне. Ты на первом месте в моем длинном списке. Мне нужен хороший бригадир. Что скажешь?

— Если только Господь не решит иначе, я еду домой.

Джошуа вернулся в мотель рано, но после целого рабочего дня в пустыне ему уже хотелось спать. Он разделся, упал на кровать и уснул, как только голова коснулась подушки. Ему снилась Абра за пианино в церкви, свет струился из бокового окна и превращал ее рыжие волосы в пламя. А он сидел на хорах, положив руки на перила, и смотрел на нее. Он узнал проникновенный гимн, который она исполняла. Кто-то коснулся его колена, он вздрогнул от неожиданности. Мици улыбалась, оживленная, сияющая и нарядная:

— Я же говорила, она никогда не забудет. — Она взяла его за руку и пожала ее: — Пора, Джошуа.

Он проснулся в темноте и услышал женский плач. Продолжается сон? Он не сразу вспомнил, что находится в мотеле в Агуа-Дульсе. Перед тем как уснуть, он открыл окно, но все равно было душно. Пели сверчки. Джошуа прошел в ванную и плеснул на лицо воды. Когда снова вернулся в комнату, женщина через стену от него все еще плакала. Ее рыдания разрывали ему сердце. Кто-то постучал в стену: «Заткнись, слышишь? Я хочу спать!» Постоялица из номера 13 замолчала.

Джошуа поморщился и раздумывал, не стоит ли постучать в дверь женщины и спросить, не хочет ли она поговорить. Он мог себе представить, что подумает женщина, если совершенно незнакомый мужчина вдруг сделает ей такое предложение. Должно быть, она приехала поздно. Скорее всего, поедет дальше, возможно, уже утром. Джошуа положил руки на ту стену и помолился. Господи, Ты знаешь, что произошло, и знаешь, как это исправить. Помоги ей обрести покой.

* * *

Абра обняла подушку, чтобы заглушить рыдания, стараясь больше не шуметь. Библия, которую она читала на ночь, лежала на кровати раскрытой. Если бы ей нужно было еще одно подтверждение того, как сильно Господь ее ненавидит — и почему, — оно было перед ней: «Глаза гордые, язык лживый, и руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, быстро бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями». Эти слова пробили брешь в стенах, которые она возвела вокруг себя, и они рухнули.

Абра пыталась найти оправдание решениям, которые принимала, но не могла ничем их объяснить, во всяком случае, в рамках, установленных Господом. Она не может избежать осуждения. Она виновна. Проснулась совесть, боль сковала тело. Она больше не может убегать.

Как давно началось ее падение? Когда она принялась душить собственную совесть? Наверное, все началось с Дилана. Абра пыталась убедить себя, что не знала, что он собой представляет, но на самом деле, это было не так. А теперь приняла с покорностью, что Дилан был прав — он только разжег пламя, которое уже горело у нее внутри. Побег с Диланом стал кульминацией ее протеста, ежедневно она отчаянно пыталась собственным умом и решимостью сделать хотя бы что-то доброе из огромного количества плохого.

Разве она не пыталась доказать, что чего-то стоит, когда ушла с Франклином Моссом? Она хотела отомстить Дилану, заставить его пожалеть, что выгнал ее. Она вступила в отношения с мужчиной намного старше нее и была готова делать все, чего он от нее потребует, чтобы самой получить то, что хочет. А чего она хотела? Стать кем-то? Но вместо этого она позволила сделать из себя другого человека.

Ей страшно хотелось винить в том Франклина, но виновата только она сама. Это она помогала ему создавать Лину Скотт; Абра исполняла все его приказы, позволяла вести ее, даже в его постель. Все ее возражения были слабыми и половинчатыми, в основном делались молча, а горечь и сопротивление росли. Это она лицемерка, а не Франклин, и это привело ее в тот темный коридор к женщине в хирургических перчатках. Она могла упереться, могла сказать «нет». Вместо того пошла на аборт и во всем обвинила его. Почему? Потому что в глубине души она по-прежнему хотела… чего? Чего же она хотела?

Быть любимой.

Мечта Франклина сначала была и ее мечтой. Это был их общий кошмар. Теперь Абра понимала, что многие люди предупреждали ее о последствиях — Памела Хадсон, Мюррей, даже Лилит и Дилан. Но она сумела ухватить медное кольцо на аттракционе и теперь бесплатно катается на карусели.