Ее переполнил стыд за собственную жестокость к нему. Она жаждала отмщения за то, что, как она считала, он с ней сделал. И она знала его самое уязвимое место, знала, когда ее слова ранят особенно глубоко. Лина — его мечта, его погибель.
Теперь она поняла почему. Она никогда не хотела ранить Франклина настолько, чтобы он отказался от жизни. Она хотела, чтобы он ее отпустил, дал уйти.
Или все-таки хотела? Ее совесть корчилась в муках.
На теле выступил пот: сердце колотилось.
Она вспомнила, что Франклин был сломлен. Он разваливался на кусочки. В тот день она дала ему крошечную надежду, и он за нее ухватился. И что же она сделала в последние часы ее пребывания в тюрьме, которую он воздвиг для них обоих?
Она плакала, пока не кончились слезы.
Она оборвала свою мольбу. Как она смеет взывать к Богу и просить милости? Она никогда не прославляла Его. Никогда ни за что не благодарила, во всяком случае, после того, как пастор Зик отвел ее к Питеру и Присцилле и оставил там. На самом деле она ненавидела Бога и винила Его во всех бедах, которые случались в ее жизни.
Собственная упрямая гордость привела ее сюда. В ту ночь, когда она встретилась с Диланом на мосту и позволила ему сорвать крестик Марианн с шеи и бросить его, она сделала свой выбор, уверяя саму себя, что хочет свободы, а в результате стала пленницей.
Вспомнился еще один гимн Мици: «Сделай пленником меня, Господи, и стану я свободен». Тогда она не понимала. И сейчас не понимала. Зато знала, что продвигалась вперед всеми своими силенками. Она перепробовала все, чтобы ощутить себя цельной личностью, а вместо того чувствовала себя Шалтаем-Болтаем.
И впервые за много дней крепко уснула. Ей снилась прозрачная вода и мост в Хейвен.
Джошуа проснулся рано и потянулся. Стены мотеля были достаточно тонкими, отчетливо был слышен скрип матраса в номере 13. Включив свет, он посмотрел на часы. Три часа утра. Затем отключил будильник и встал. Усевшись на потрепанный обитый тканью стул возле окна, он раскрыл Библию на том месте, где остановился прошлым утром.
Зашумело в трубах — в соседнем номере включили душ. Он закончил чтение, когда душ выключили, но другие души еще не включали. Когда дверь соседнего номера открылась и закрылась, Джошуа приоткрыл занавеску, чтобы посмотреть на женщину, которая плакала так, словно весь мир рухнул на нее прошлым вечером. На улице еще было темно, но в тусклом свете вывески он разглядел темные волосы, подстриженные так, словно их срезали садовыми ножницами. Платье с белым воротничком и передником подчеркивало ее худобу, но она все-таки была стройной. Что-то колыхнулось в его душе. Джошуа поднялся и смотрел вслед удаляющейся женщине. У нее были красивые ноги.
В кафе зажегся свет. Девушка открыла дверь и вошла внутрь. Джошуа улыбнулся и опустил занавеску. У Кларис появилась помощница. На одну молитву пришел ответ. Он подумал о Сьюзен Уэллс и тотчас вспомнил отца: интересно, как у него идут дела?
Ему тоже пора шевелиться. Джошуа побрился, принял душ и оделся на работу. Мужчины, разговаривая, проходили мимо его двери, направляясь в закусочную. Джошуа вышел и присоединился к ним. Звякнул колокольчик, и они устроились в кабинке у окна, обсуждая предстоящий день. Молодой женщины не было видно. Возможно, она занимается столиками в том зале.
— Так, так, так. В городе появилась новая девушка. — Макгилликадди вскинул голову. — Симпатичная, но с какими-то космами на голове.
Девушка получала тарелки с завтраком с прилавка повара. Когда она повернулась, у Джошуа перехватило дыхание. Абра!