Моцарт и его время

вдохновения или творческим кризисом. Напротив, это был период, когда материальное положение Моцарта было более чем благополучное, а тон его писем — радостным и спокойным.

Столь же малопродуктивным было и лето 1785-го. Между 20 мая, датой завершения клавирной Фантазии с-то11 КУ 475, и октябрем, когда была написана «Масонская траурная музыка» КУ 477/479а^а, — значится одна лишь песня «Фиалка» на стихи Гёте (8 июня). А что в остальное время? Естественнее всего предположить, что Моцарт попросту отдыхал. Причин было более чем достаточно. По числу выступлений 1785-й немногим уступал предыдущему. Сочинено также было немало: три клавирных концерта, два струнных квартета, ц-тоП’ный клавирный Квартет, скрипичная Соната, вставные ансамбли для оперы Бьянки «Похищенная крестьянка». Кроме того, именно на этот год пришелся и визит отца (11 февраля — 25 апреля), который внес дополнительное напряжение. Наверное, нельзя в полной мере считать поездку Леопольда «инспекционной», но пристальное и, видимо, не всегда исключительно добросердечное внимание к сыну все же ощущалось. В октябре—ноябре того же года его письма к дочери полны сарказма по отношению к Вольфгангу. Наибольший скепсис и раздражение вызывали ссылки того на постоянную занятость, затруднявшую нормальный почтовый обмен с Зальцбургом. По мнению Леопольда, сын не настолько был загружен работой, чтобы ограничиваться в письмах всего восемью строками и забыть поздравить отца с именинами

^ь.

Упреки, продиктованные отцовской ревностью, были несправедливы. Как раз весной и осенью 1785-го Моцарт работал до изнеможения. И во время своего визита Леопольд имел возможность убедиться в этом. В монографиях Ф. Браунберенса «Моцарт в Вене» (1986) и X. Роббинса Л эндона «Моцарт. Золотые годы» (1989)^с изложены самые яркие детали этого посещения. В дни приезда Моцарта-отца Вену буквально завалило снегом, установилась очень холодная погода, так что немало горожан даже замерзло насмерть. Обильный снегопад неожиданно накрыл столицу еще раз в конце марта. Невзирая на плохую погоду (и снег, и мороз в Вене переносятся нелегко), Моцарт должен был постоянно выезжать на концерты. Первый — буквально вечером в день приезда отца, попавшего, как говорится, с корабля на бал. Если не было академий, на очереди — посещение друзей и знакомых. Из-за обилия приглашений Вольфганг и Констанца иногда даже были вынуждены наносить визиты порознь. Вольфганг возил отца на собрание масонской ложи, в оперу, театр, на концерт. Они посетили Гайдна, где были исполнены три квартета, позднее ему посвященных, и где Леопольд услышал искренние комплименты в адрес сына. Побывали они и у Веберов — там в честь Леопольда зажарили фазана.

А ведь Моцарт в этой круговерти еше умудрялся писать! Оратория «Кающийся Давид» КУ 469 датирована 6/11 марта (она составлена из Купе и СНопа неоконченной Мессы с-то11 и двух новых арий), клавирный Концерт КУ 467 — 9 марта, АпёапГе для скрипичного Концерта КУ 470 — 1 апреля. После столь напряженной работы вряд ли кого-то должен удивлять летний перерыв. К тому же возникло еще одно обстоятельство. На него обратил внимание

а «Масонская траурная музыка», вероятно, была создана ранее. См. с. 73—74 наст. изд.

Ь Письмо от 24/25 ноября 1785 г. — Впе/еОА III. 5. 458.

с ВгаипЬекгепз V. Могап т ЭДеп. Ор. ей. 8. 215—218; ВоЬЫт 1апйоп Н. С. Могап. ТЪе §оМеп уеаге. Р. 123-142.

оо

оо

СП и Браунберенс, размышляя над загадочным летом 1785-го — «белым пятном» в моцартовской биографии⁸.

«У меня столько работы, что нет ни минуты, которую я мог бы потратить на себя»^ь, — писал Моцарт в мае мангеймскому поэту Антону Кляйну. Чем же он был так занят? Дело в том, что как раз тогда, по-видимому, Вольфгангу попал в руки немецкий перевод комедии Бомарше «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Так что после череды неудавшихся оперных планов он познакомился с первоклассной комедией, которая могла стать великолепным либретто. Открывшаяся перспектива не могла не занимать его мысли.

Все это еще раз подтверждает абсолютно естественную для XVIII века закономерность: для того чтобы композиторская фантазия перешла в стадию непосредственного сочинения, нужны были конкретные стимулы, именно те «внешние импульсы», против которых так протестовал Аберт. Нет повода — нет произведения. И Моцарт не стал исключением из общего правила. Концерт, заказ, договор с издателем не угнетали, а, напротив, разжигали его творческую энергию. Он «прилаживал» свои опусы к ситуации с блеском истинного сына своего века, для которого цеховое мастерство, умение вписываться в традицию было не обузой, а естественной формой существования.