Мозаика Парсифаля

– Что за черт! Двадцать минут назад вы хотели, чтобы все было по-моему. Вчера по телефону вы сказали, что желаете заткнуть рот возмутителям спокойствия.

– Я говорил неправду. Так же как и вы. Но я, в отличие от вас, по крайней мере знал, что делаю. Если бы вы сказали правду хотя бы одному-единственному человеку, каждая минута последнего дня Маккензи уже была бы изучена под микроскопом и, возможно, что-то всплыло бы наружу, обнаружилась связь… Никто даже не удосужился обследовать лодку. Господи!..

– Вы меня не слушаете, – рявкнул доктор, выпучив глаза; казалось, что его сейчас хватит удар. – Мидж Маккензи предъявила ему ультиматум! Он оказался между молотом и наковальней. Он не мог больше «функционировать», как вы изящно излагаете. Он сломался!

– Это объясняет наличие алкоголя. Здесь у меня нет сомнений.

– И, как следует набравшись, он принял окончательное решение. Все сходится.

– Ничего не сходится, – ответил Майкл, чувствуя себя значительно старше пожилого доктора. – Думаю, что вы со мной не согласитесь, но человек, подобный Маккензи, никогда не станет принимать какие-либо решения в пьяном виде.

– Чушь!

– Позвольте мне задать вам вопрос. Полагаю, вы иногда принимаете стаканчик-другой. В таких случаях вы знаете, когда следует остановиться? Что выпито достаточно?

– Безусловно.

– Вы оперируете в состоянии опьянения?

– Конечно нет. Но я не вижу здесь никакой связи.

– А она существует, доктор Рандолф. Когда люди, подобные мне или Маккензи – а я мог бы назвать не один десяток имен, – находятся в «поле», они работают как хирурги. Даже наши дела зачастую называют «операциями». В нас с самого начала вколотили одну идею: все рефлексы, все реакции должны быть четко контролируемы, выполняться точно и максимально быстро. Мы хорошо подготовлены. Наши внутренние пружины взведены.

– Вы жонглируете словами, моими и своими! Мак не был в «поле».

– Если то, что вы говорите, истина, то он осуществлял операцию. Ставка была как нельзя высока. Он сам.

– Черт побери, вы извращаете все, что я сказал!

– Нет. Вовсе нет. Потому что сказанное вами – в целом очень убедительно. Я уважаю ваши слова… Но неужели вы не понимаете? Не говоря уж о прочих причинах. Маккензи не стал бы кончать с жизнью подобным образом хотя бы потому, что дигоксин мог и не подействовать! А этого он ни за что не допустил бы. Если уж он пошел на столь решительный шаг – он бы не сделал такой оплошности, это противоречит его сущности! Это-то вы можете понять?

Казалось, Мэтью Рандолфа сейчас хватит удар. Глаза округлились и остекленели, лицо превратилось в застывшую маску.

– Великий боже… – прошептал он, медленно встал и замер. Беспомощный, старый человек, осознавший свою страшную ошибку. – Господи… – хрипло повторил он, снимая очки.

Хейвелок, глядя на него, решил как-то помочь старику.

– Вы по-своему были совершенно правы. Я бы на вашем месте поступил так же. И тоже ошибся бы, не зная всех обстоятельств. Но еще не поздно вернуться и пересмотреть все заново. Мне кажется, мы можем кое-что обнаружить.

– Заткнитесь!

– Что? – переспросил Майкл, меньше всего ожидавший подобной реакции.

– Заткнитесь, говорю!

– Доктор, вы полны сюрпризов.

– Сейчас я вам преподнесу настоящий.

– Маккензи?

Вместо ответа Рандолф быстро подошел к стоящему у стены шкафу, выбирая на ходу ключ из небольшой связки. Найдя нужный, он буквально вонзил его в замочную скважину верхнего ящика.

– Это – мой личный архив. К нему никто не прикасается. Эти бумаги, если о них когда-нибудь узнают, способны разрушить множество браков и заставить пересмотреть множество завещаний. Дело Мака – в их числе.

– Что же о нем?

– Не о нем, а о патологоанатоме, который проводил вскрытие и вместе со мной пытался убедить парней из Лэнгли, что это был разрыв аорты, простой и ясный.

– Позвольте вопрос, – остановил его Хейвелок. – Из докладов ЦРУ следует, что все процедуры осуществлялись в вашем центре. В ваших лабораториях, на вашем оборудовании, вашими сотрудниками… Почему они не отправили тело в Военно-морской госпиталь в Бетесде или в госпиталь Уолтера Рида?

Доктор обернулся, не вынимая рук из выдвинутого ящика с бумагами.

– Мне пришлось использовать довольно крепкие выражения и пообещать, что если они попытаются это сделать, то речь миссис Маккензи будет еще ярче. Я сказал, что она устроит им второй Залив Свиней[70], что она ненавидит их до самых потрохов, считает, что они довели его до смерти и что им лучше бы оставить тело в покое.

– Они разговаривали с ней?

– Пытались. Мидж дала этим людям пять минут, ответила на вопросы и велела убираться к дьяволу. Парни из Лэнгли поняли ситуацию и оставили Мидж в покое.

– Я бы удивился, если бы они этого не сделали.

– Кроме того, – продолжил Рандолф, вновь оборачиваясь к ящику, – у нас великолепная репутация, среди наших пациентов – самые выдающиеся люди страны. Кто осмелится назвать нас лжецами?

– Вы на это и рассчитывали?

– Совершенно верно… Ага, вот она.

– Что же нашел ваш патологоанатом такого, что может нам помочь?

– Дело не в этом. Я уже сказал – дело в нем самом. Он работал у меня временно.