Фельденкрайз использовал ощущения собственного тела как один из главных инструментов для помощи пациенту, для отслеживания тончайших реакций нервной системы пациента и отождествления с ним. Осязание всегда было для него важно, поскольку он верил, что когда его нервная система обменивается сигналами с нервной системой другого человека, они образуют единую систему. «Это новая совокупность…[207]
новая сущность… Оба человека воспринимают какие-то ощущения через соединенные руки, даже если они не понимают и не знают, что происходит. Тот, к кому прикасаются, воспринимает чувства того, кто прикасается к нему, и без всякого понимания изменяет свое состояние в соответствии со своими ощущениями. Прикасаясь к человеку, я не стремлюсь что-либо получить от него; я лишь чувствую, в чем он нуждается, независимо от того, знает он об этом или нет, и понимаю, что я могу сделать в этот момент, чтобы человек чувствовал себя лучше».Он описывает идею симбиоза двух нервных систем как подобие танца[208]
, где один партнер учится, следуя за другим без каких-либо формальных инструкций. Такой «танец», как и любой другой, сводится к общению между двумя людьми. Когда Фельденкрайз прикасался к ученику, то часто посылал невербальные намеки, подсказывая, что еще может совершить его тело при управляемом движении, позволяя ему ощутить новые вариации движения, доступные для конечностей с ограниченной подвижностью. Это имело особенно важное значение для пожилых учеников, которые годами привыкали снова и снова совершать одинаковые движения, что приводило к нейропластическому закреплению схем движения; пренебрегая другими схемами, они утрачивали нейронные сети, управлявшие ими, по принципу «используй или потеряй». Фельденкрайз напоминал ученикам о движениях, которыми они когда-то пользовались, но потом разучились пользоваться.Через три месяца он научил Нору держать ручку и писать, пользуясь другими оригинальными методиками. Ее состояние продолжало улучшаться, и в конце концов она вернулась в Швейцарию.
Год спустя во время визита в Швейцарию Фельденкрайз увидел Нору, гулявшую у вокзала в Цюрихе. Она выглядела уверенной в себе. Когда они заговорили, он понял, что отношения «учитель/ученик» подошли к концу, и был этому рад. Теперь они могли общаться просто как двое случайно встретившихся друзей.
Когда Фельденкрайз согласился работать с Норой, он вовсе не был ошеломлен тем, что при утрате структурной целостности мозга его пластичность сохранилась. Он просто не мог узнать пределы ее возможностей, пока не попытался научить ее сначала ориентации в пространстве, а потом чтению и письму, терпеливо и не торопясь, как взрослый человек учит ребенка. Ключом к успешному обучению было определение нарушенной функции мозга, а потом ее тренировка для дифференциации сенсорных стимулов. По мере того как ее разум и ее сознание отмечали эти различия, они встраивались в карты ее мозга, что со временем позволяло ей проводить еще более тонкие различия и опираться на эту информацию в повседневной жизни.
Для меня образ этих двух пожилых людей наделен невероятной красотой. Когда Фельденкрайз, которому было около семидесяти лет, сидел рядом с Норой и учил ее читать, их нервные системы были настолько переплетены и настроены друг на друга, что он, как и она, тоже учился писать. По его словам, это не было выздоровлением. «Выздоровление – это неправильное слово[209]
, поскольку та часть моторной коры, которая до инсульта организовывала и направляла процесс письма, не могла функционировать как раньше, – написал он. – Лучше говорить о «воссоздании» письменной способности». Поскольку нейронные сети, ранее принимавшие участие в чтении и письме, были повреждены при инсульте, их функции приняли на себя другие нейроны. Фельденкрайз не называл «лечением» то, что делал вместе с Норой, как это иногда делали другие люди. Он предпочитал называть этоПомощь детям.
Помимо работы с пациентами после инсульта, Фельденкрайз начал принимать детей с церебральным параличом, многие из которых перенесли инсульт еще в утробе или пострадали от недостаточного поступления кислорода в мозг во время родов. Они часто не могли управлять движениями языка и губ, что необходимо для связной речи. Как и взрослые, перенесшие инсульт, дети с церебральным параличом часто имели жесткие или «спастические» конечности с таким высоким мышечным тонусом, что не могли нормально двигаться.