между цифрами и цветами различны. Другими словами, не все синестеты
видят цифру 5 красной или цифру 6 зеленой. Для Мэри 5 всегда окрашена в
синий, 6 в пурпурный, а 7 в бледно-зеленый. А для Сьюзен 5 ярко-красная, 6
светло-зеленая, а 4 желтая.
Как же объяснить опыт этих людей? Они сумасшедшие? Может, у них
просто сформировались очень живые ассоциации на основе детских
переживаний? Или они просто очень поэтично выражаются? Когда ученые
сталкиваются с такими аномальными явлениями, как синестезия, их первая
реакция замолчать и не замечать. Это отношение свойственное многим моим
коллегам не такое глупое, как может показаться. Дело в том, что
большинство из ряда вон выходящего ложка, согнутая силой мысли,
похищение инопланетянами, контакт с Элвисом Пресли оказывается ложной
тревогой, и для ученого вполне естественно быть осторожным и
игнорировать подобное. Карьеры ученых и даже их жизни были положены на
погоню за такими необычными явлениями, как поливода (гипотетическая
форма воды, о которой говорится в псевдофизике), телепатия или холодный
ядерный синтез. Так что я не удивлен тем, что несмотря на то, что мы знаем о
синестезии больше сотни лет, она все время трактуется как курьез, потому
что не создает «смысла».
Даже сейчас это явление часто отвергают, словно оно насквозь ложно.
Когда я случайно касаюсь его в разговоре, меня немедленно прерывают. Мне
приходилось слышать, например, такое: «Это что же, вы изучаете кислотных
торчков?» или «Постойте! Что за бред!» а также множество других
решительных отказов обсуждать тему. К сожалению, даже врачи подвержены
такому отношению к синестезии, а неведение врача риск для пациента. Мне
известен по крайней мере один случай, когда синестету был поставлен
неверный диагноз «шизофрения» и были прописаны нейролептики для
купирования галлюцинаций. К счастью, родители пациентки стали
самостоятельно собирать информацию и наткнулись на статью о синестезии.
Они обратили на синестезию внимание врача, и их дочери тотчас перестали
давать лекарственные препараты.
Впрочем, было несколько исследователей, считавших синестезию
реальным феноменом, включая невролога Ричарда Сайтовика, который
написал о ней две книги: Richard Cytowic, Synesthesia: A Union of the Senses
(1989) и Richard Cytowic, The Man Who Tasted Shapes (1993/2003). Сайтовик
был первопроходцем, но при этом пророком, вопиющим в пустыне, и
научное сообщество по большей части его игнорировало. Впрочем, теории,
которые он выдвинул для объяснения синестезии, были довольно
расплывчатыми. Он предполагал, что это что-то вроде эволюционной
деградации к первобытному состоянию мозга, когда чувства еще не были
четко разграничены и смешивались в эмоциональной коре мозга.
Идея о первобытном мозге с недифференцированными функциями
показалась мне бессмысленной. Если мозг синестета действительно вернулся
на более раннюю стадию развития, как в таком случае можно было бы
объяснить отчетливость и точность опыта синестетов? Например, почему
Эсмеральда неизменно воспринимает ноту до диез как синюю? Если
Сайтовик прав, следовало бы ожидать, что чувства будут образовывать некое
месиво.
Второе объяснение синестезии, которое иногда приходится слышать,
заключается в том, что синестеты находятся во власти детских воспоминаний
и ассоциаций. Возможно, они играли с магнитами на дверце холодильника, и
при этом цифра 5 была красной, а 6 зеленой. Возможно, ассоциации в их
памяти ярки настолько, насколько вы можете очень живо вызвать в душе
запах розы, вкус приправы «Мармит» или карри или весеннюю трель дрозда.
Разумеется, эта теория совершенно не объясняет, отчего лишь некоторые
люди сохраняют столь живую сенсорную память. Я точно не вижу цвет,
когда смотрю на цифры или слышу музыкальные тона, и я сомневаюсь, что
вы на это способны. Хотя я, может быть, и думаю о холоде, когда смотрю на
изображение кубика льда, я конечно же не ощущаю его, сколько бы я в
детстве ни имел дела со льдом и снегом. Пожалуй, я могу сказать, что
чувствую тепло и пушистость, поглаживая кота, но я никогда не скажу, что
прикосновение к металлу вызывает у меня чувство ревности.
Третья гипотеза заключается в том, что синестеты используют
неясный, иносказательный язык метафор, когда они говорят о красном до
диезе или колком на вкус цыпленке, так же как вы говорите о «кричащей»
рубахе или «остром» на вкус чеддере. Сыр, в конце концов, мягок на ощупь,
так что же вы имеете в виду, говоря, что он острый? Острый это
прилагательное, касающееся осязательных ощущений, так почему же вы без
колебаний применяете его ко вкусу сыра? Наш обыденный язык переполнен
синестетическими метафорами горячая детка, плоский вкус, со вкусом
одетый так может быть, синестеты просто особенно одарены в этом
отношении?
Но
подобное
объяснение