Мрачный Жнец

А ещё полагается кусать нежных дев за шею. Увы, как раз до этого так и не дошло. Но Артур в душе не сомневался, что к вампиршеству должны прилагаться девы, что бы там Дорин ни говорила. И непременно в батистовых пеньюарах. Артур не вполне представлял, как выглядит батистовый пеньюар, но читал об этом и решил, что обязательно должен такой повидать, пока жив… или не-жив…

И вряд ли у других вампиров жёны произносят «ф» и «у» вместо «в», потому что настоящие вампиры якобы именно так говорят.

Артур вздохнул.

Ну что это за жизнь, или не-жизнь, или послежизнь, у простого торговца фруктами и овощами, которого заразили аристократией!

И тут через дыру в стене, которую он пробил, чтобы вставить готическую решётку, до него донеслась музыка.

– Ой, – сказал он и схватился за зубы. – Дорин?

Редж Башмак топнул по своей переносной трибуне.

– …И, скажем так, мы не будем просто лежать и ждать, когда у нас головы травой порастут! – вопил он. – И вы, конечно, спросите: «Каковы же твои Семь Шагов к Равноправию с живыми?»

Ветер ерошил сухую траву кладбища. Единственным, кто явно интересовался Реджем, был одинокий ворон.

Редж пожал плечами и понизил голос:

– Могли бы хоть как-то отреагировать, – сказал он в пустоту, загробному миру в целом. – Я тут надрываюсь, пальцы до костей стираю, – он продемонстрировал руки, – и хоть бы слово в ответ!

Он сделал паузу – на всякий случай.

Ворон – один из тех огромных и жирных, что населяют крыши Университета, – повернул голову набок и задумчиво оглядел Реджа Башмака.

– Знаете, – вздохнул Редж, – порой уже хочется всё это бросить…

Ворон прочистил глотку.

Редж Башмак оглянулся на него.

– Только попробуй, – процедил он, – только вякни…

И тут он услышал музыку.

Людмилла осмелилась убрать ладони от ушей.

– Какой ужас! Что это, господин Сдумс?

Ветром пытался натянуть себе на уши остатки шляпы.

– Понятия не имею, – ответил он. – Похоже

на музыку. Для тех, кто музыки раньше не слышал.

То были не ноты. То был организованный шум, которым, видимо, пытались изобразить ноты – всё равно как если рисовать карту страны, которую и на карте-то не видел.

Хньип! Йньип! Хвьёмп!

– Звук доносится из-за города, – заметила Людмилла. – Оттуда, куда все… идут… Не может быть, им что, нравится?

– Не могу представить, кому это понравилось бы, – признал Ветром.

– Похоже на… помните тот случай с крысами в прошлом году? Когда парень с дудкой утверждал, что его музыку слышат только крысы?

– Да, но это же всё был обман. Это оказались Изумительный Морис и его учёные грызуны…

– А если бы вдруг это стало правдой?

Ветром покачал головой.

– Музыка, притягивающая людей? Ты к этому клонишь? Но такого не может быть. Нас-то она не притягивает. Даже, я бы сказал, отпугивает.

– Да, но вы не человек… не совсем человек, – заметила Людмилла. – А я… – Она запнулась и покраснела.

Ветром похлопал её по плечу.

– Конечно. Конечно. – Вот и все слова, что пришли ему в голову.

– Вы уже знаете, да? – спросила она, не поднимая глаз.

– Да. И если это важно, я не считаю, что этого нужно стыдиться.

– А матушка говорила, позор будет, если узнают!

– Пожалуй, это зависит от того, кто именно узнает, – произнёс Ветром, глядя на Люпина.

– Почему ваш пёс на меня так глядит? – удивилась Людмилла.

– Он у меня очень умный, – выкрутился Ветром.

Он пошарил в карманах, вытряхнул оттуда пару горстей земли и наконец раскопал свой ежедневник. Итак, до следующего полнолуния двадцать дней. Люпин будет ждать с нетерпением.

Груда искорёженного металла начала рушиться. Вокруг неё вились тележки, а толпа анк-морпоркцев стояла кругом поодаль, пытаясь разглядеть, что там внутри. В воздухе разливалась немузыкальная музыка.

– Даже господин Достабль здесь, – заметила Людмилла, протискиваясь вместе со Сдумсом через толпу, которая расступалась довольно легко.

– И что он продаёт на сей раз?

– Кажется, ничего, господин Сдумс.

– Не может быть! Значит, дела совсем плохи.

В одной дыре в груде вспыхнул голубой свет. Обломки тележки покатились по земле как железные листья.

Ветром, кряхтя, нагнулся и подобрал остроконечную шляпу. Ей явно досталось, по ней проехалась орда тележек, но в ней ещё узнавался предмет, который по праву должен находиться на голове.

– Волшебники рядом, – сказал он.

На груде металла засверкал серебристый отсвет. Он тёк по ней, словно масло. Ветром протянул руку – и здоровенная искра соскочила с груды на его пальцы.

– Хм-м, – сказал он. – Сколько тут энергии…

И тут он услышал голоса вампиров.

– Ау-у, господин Сдумс!

Он обернулся. К нему приближалась чета Носпиртату.

– Вы… то есть уи тоше стесь? Мы бы раньше пришли, но…

– …Но я не мог найти чёртов воротничок, – проворчал Артур, который явно разгорячился. Он был одет в складной театральный цилиндр, которому отлично давалось складываться, а вот с цилиндричностью были проблемы. Казалось, будто Артур взирает на мир из-под баяна.

– Ага, здрасьте, – сказал Ветром. В верности Подмигинсов традициям вампиризма было нечто умилительное.

– Унд кто ше сия юная тама? – спросила Дорин, оглядев Людмиллу.

– Что-что, извините? – не понял Ветром.

– Тштоу?