Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Однако он так спешил, что разгневал академика Рыбакова: стал было его заместителем (по Ленинграду) без его ведома! Он получил уже утверждение в Смольном, но разгневанный академик примчался в Ленинград, появился в Смольном, и дело было переиграно. Для защиты докторской диссертации в Москве Щ-ко обеспечил себе поддержку другого академика, ленинградского, и был уверен в успехе. Настолько уверен, что заранее заказал шикарный банкет, да успел уже и хорошо «поддать» перед самой защитой. На заседание явился навеселе, текст отчитал по бумажке, выслушал оппонентов (конечно, «за»), но, когда ему стали задавать вопросы, растерялся, полез за ответами в туго набитый портфель и стал в нем рыться, приговаривая: «Сейчас… сейчас…» Ответы не находились. Ходили слухи, что невзначай он вытащил из портфеля бутылку водки, но, кажется, это уже академический фольклор. И без того защита выглядела комично. Многие присутствовавшие рассказывали мне, что хоть защита нередко сводится к спектаклю, такого фарса они не припомнят. После объявления итогов голосования Щ-ко, красный и потный, стал приглашать всех на банкет, но председательствовавший академик Рыбаков прервал его замечанием: «Вы не поняли, А.И.: необходимого большинства Вы не

собрали, Вам отказано в присуждении докторской степени…»

И вот кто слямзил у меня мою работу. Неужто он считал, что я ушел на долгие годы и теперь можно располагать моими работами как выморочным имуществом? В средневековой Франции сеньор так распоряжался имуществом умерших крестьян, и эти привилегии сеньора назывались «правом мертвой руки». Наложил, значит, на меня мертвую руку. Ну и хватка! Потом выяснилось, что он проявил еще большее нахальство: сдал статью в печать еще до моего ареста, то есть когда он еще быстро продвигался наверх и ему был сам черт не брат.

Прочитав статью более внимательно, я обнаружил, что текст взят из трех моих работ – учебного пособия, рецензии и вышедшей на английском языке обзорной статьи. Но примерно половина его произведения – не моя. Неужели сам сочинял? Непохоже: тут высказывания, до которых ему бы не додуматься. Меня охватил азарт: вот и проверка моей эрудиции, которую так хвалили, – неужели не найду источники, откуда что украдено? Должен найти, не все ведь перезабыл за станком в лагере! Засел за книги и в несколько дней разыскал все. Оказалось, что кроме меня Щ-ко ограбил двух этнографов, двух философов и одного индийского археолога. Лихо сработано – без чернил, не притрагиваясь пером, все – только ножницами и клеем! Лишь самый конец статьи опознать я не сумел. Но в телефонном разговоре научный редактор сборника, крупный ленинградский ученый, смущенно признался: «А конец дописал ему я». «Как?!» – «Да, понимаете, чувствую, что текст как-то неловко обрывается, повисает в воздухе, ну и дописал».

Добавления самого Щ-ко в мой текст были только одного рода: огромное количество ошибок… уж не знаю, как их назвать, – ну, таких, которые появляются, когда малограмотный человек щеголяет научными и философскими терминами, безбожно их перевирая. Вместо энвиронменталистов у него «инверменталисты», номотетическая тенденция оказывается в его передаче «номатической». Это не опечатки: гиперскептики, став «гипроскептиками», остаются таковыми на протяжении всей статьи.

Моя англоязычная статья переведена у него на русский язык ужасающе. «Индетерминизм» передан словом «беспричинность», «аддитивное» понимание стало «адаптивным», и так далее. Английского страдательного залога переводчик не признавал, поэтому деятели и объекты действия у него поменялись местами. Сами понимаете, что при такой передаче получилось из смысла статьи! Правда, Щ-ко и так перевести бы не смог. Переводил для видного специалиста по англоязычному зарубежью кто-то другой, возможно, студент. В некоторых случаях переводивший колебался, как перевести, и, написав, скажем, «предложил», ставил в скобках синоним: «выдвинул». А Щ-ко так и перекатал все подряд, и в статье стоит: «предложил (выдвинул)… гипотезу».