Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

В предисловии к сборнику указано, что на заседании отдела академического института одной из союзных республик, где эта статья была предложена как доклад, «все выступавшие подчеркнули высокий уровень докладов». Все! А там были и настоящие специалисты. Значит, и такой абракадаброй о гипроскептиках, инверменталистах и

номатической тенденции можно, оказывается, произвести впечатление на заседании, «посвященном теоретическим вопросам методологии и методики» науки (цитата из предисловия). Гипро– в определении скептиков, очевидно, перекочевало в текст из аббревиатур многочисленных институтов – Государственный институт проектирования… – Гипроцемент, Гипросталь и так далее. Но уж скептиков наше государство проектировать вроде не собиралось. Они как-то рождались сами при виде осуществления государственного проектирования. Скажем, «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» (уж и поколение ушло!) или проект «Каждому достойное жилье до 2000 года». Поневоле станешь гипроскептиком

!

Обратившись после анализа статьи к книге того же автора (его несостоявшейся докторской диссертации), я обнаружил те же приемы работы, только обокраденных авторов прибавилось (оппоненты почему-то вообще не заметили кражи). Приведу из книги один пассаж, из которого явствует, что сей член Ученого совета, кандидат наук, руководитель научного коллектива, специалист в области древних культур, представляющий нашу науку за границей, – банально некультурный человек. Он пишет об «эпохе до вторжения А. Македонского». Если он считал, что это фамилия, то уж писал бы тогда инициалы полностью – с отчеством: А.Ф. Македонского (надо надеяться, он имел в виду «Александра Филипповича», занимавшего некогда македонский престол).

Как подумаешь, что этот невежда распоряжался целым коллективом ленинградских ученых, что он решал, кому продолжать исследования, а кому уходить вон! Что он увольнял прославленных корифеев! Это его мертвая рука лежала на живом теле науки. Как рука Лысенко, только захват поменьше. До широкого – не дорос, не дали.

По моему заявлению, написанному в конце 1982 года, была в начале 1983-го создана комиссия, которая разбирала сей казус на пяти заседаниях. Факты полностью подтвердились. Щ-ко сначала говорил, что его подвели помощники, редакторы, корректоры. Потом признал, что идея скрытого заимствования принадлежит ему: как коммунист он привык выполнять задания в срок и надежно, а тут не успевал, ну и… Комиссия не приняла этих оправданий. Щ-ко покаялся, подчеркнул, что «не руководствовался расчетом или злым умыслом» (?!), и выразил готовность принести извинения обокраденным. И мне, значит. Стороной он расспрашивал коллег, за что я на него так рассердился. Ну, словчил, ну, слямзил, так ведь никому же не во зло. Клейну-то что до этого? От него же не убудет – наоборот, пусть радуется, что на его работы такой спрос! Наверное, это его лагерь так озлобил…

Самое интересное, что Щ-ко недоумевал искренне. Он искал лишь то, чем он мог оскорбить лично меня, и не понимал, что оскорбляет и унижает науку.

Надо сказать, я поставил администрацию Института в чрезвычайно трудное положение. Зэк, только что выпущенный из лагеря, лишенный степени и звания, отвергнутый государством и официальной наукой, уличил процветающего научного деятеля, руководящего сотрудника (правда, не сумевшего защитить докторскую диссертацию). Как поступить?

Я потребовал четкой публикации об этом происшествии в головном археологическом журнале нашей страны (редактором его был все тот же академик Б.А. Рыбаков). А между тем в это время редакторы даже ссылки на мое имя еще вымарывали. Рыбаков и сам весьма недолюбливал Щ-ко, но высветить мое имя, да еще как пострадавшего от скандальных действий, позорящих его Институт… Академик долго не мог решиться на публикацию. Но мне передали, что два влиятельных члена Ученого совета заявили, что выйдут из совета, если это позорище не будет прекращено, если меры не будут приняты. Кроме того, я дал знать, что в этом случае мне остается лишь подать в суд (плагиат – статья 141, часть 1 УК РСФСР), а тогда процессом косвенно будут задеты и редактор сборника, и директор учреждения, где работает виновный. Редакция журнала также опасалась (и не без оснований), что, если моя просьба не будет удовлетворена, я смогу предать гласности всю эту историю на страницах зарубежного издания (хотя бы того, где я значусь в составе редколлегии): терять мне было нечего. И вот весною 1984 года акт комиссии был подготовлен к публикации (полностью) в головном археологическом журнале.