Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Но поймите меня! Я вовсе не думаю, что занимаюсь наукой в диссертационном процессе. А просто помогаю людям устроиться в жизни. Я не вижу ничего недостойного в этой позиции. Ведь я делаю людям только хорошее. Так за что же Вы меня осуждаете? Они же довольны и счастливы. И мне от этого хорошо.

Главарь банды тоже всего лишь помогает людям своей банды (кстати, «людьми» в воровской среде зовут только воров) устроиться в жизни. Он делает им одно хорошее. Они довольны и счастливы. Не без выгоды для него.

Этой ситуации не изменить. Тут такие, как Вы, просто бессильны. Они что, о науке думают? Не думаю, я уж на них нагляделся. Тем не менее наши ученые советы, типа в-го или б-го, регулярно этим занимаются. Они в этом заинтересованы из своих соображений. Мне эти соображения совершенно безразличны. Лишь бы людям было хорошо. Полагаю или надеюсь, что у Вас просто временное пессимистическое настроение. Оно завтра пройдет. А все эти диссертации завтра будут спущены в унитаз. И памяти от них не останется. А Ваши книги останутся навсегда. Так чего же еще хотеть?

Просто я разборчив, а вы – нет. Точнее вы разборчивы по-своему. «Лишь бы людям было хорошо» – я сначала думаю: каким людям. Если ворам, то я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы им было хорошо. Я хочу, чтобы им было плохо, а остальным хорошо. В этом основная разница между нами. Все дело в том, на какой стороне вы себя ощущаете. Вы – на одной, я – на другой.

Для Вас науки нет, а есть имитация науки. И Вы в ней с удовольствием участвуете. А для меня есть Наука, и она есть вне зависимости от того, что мы делаем. Не она от нас зависит, а мы оцениваемся в зависимости от того, причастны мы к ней или нет, сделаем ли мы что-то для нее или нет, запачкаемся ли мы, ввязываясь в ее искажение или имитацию.

«Все эти диссертации», конечно, «будут спущены в унитаз». Дело, однако, в том, что вместе с ними будут спущены туда же их авторы – как фальшивые, так и истинные. Вам это все равно. А мне не все равно. Я хочу, чтобы мои потомки и ученики могли мною гордиться. И чтобы мне не было за свое поведение стыдно сегодня. Чтобы никто не имел права написать мне то, что я пишу Вам.

Ну знаете ли, дорогой Лев Самойлович. Видимо, у меня такая манера жизни и поведения. Никому и никогда не следует мешать. И я не убежден, что ее следует менять. Людям же в результате же очень хорошо. И людям приятно. Ну и слава Богу. Повторяю, а что я дурного сделал?

То же самое повторял покойный Щ., который стибрил у меня текст статьи. Клейна же от этого не убудет, говорил он. Клейн даже гордиться может, что у него крадут, а не у других. За что он на меня обозлился? Что я дурного сделал?

Если человек на N-ом десятке жизни этого не понимает (не хочет понять), то объяснять бесполезно.

Кому «очень хорошо»? Ворам и мошенникам, которым не место в науке. А Вы их проводите в науку, стелете им дорожку, приговаривая: «Не я, так другой кто-нибудь». Это всегдашнее самооправдание преступников. Нужно исходить из другого: «По крайней мере, не я. Сам не сделаю и другому помешаю». Тогда число их по крайней мере уменьшится. Это и есть моя позиция.

Ваш Щ. был облит общественным презрением. Я не могу себе представить, как человек может жить в подобном психологическом состоянии. Вот он и умер.