Видите ли, как у меня получилось. Наукой заниматься я уже, наверное, разучился. А, может, никогда и не умел. Вы ведь сами мне говорили, что как ученый я весьма поверхностный. Раз Вы так считаете, то, наверно, это и в самом деле так оно и есть. Но все же одного у меня не отнимешь. Попи. еть я умею практически перед любой аудиторией. И книжки умею писать занимательные. Людям нравится. Так что каждый делает лишь то, на что способен.
У нас прошло очередное заседание совета. Диссертация отвратительна. Но это не повод и не причина, чтобы топить диссертантку. Когда мне предложили выступить, то я выступил весьма комплиментарно с целью склонить всех членов проголосовать «за». И так оно и произошло. Мне вовсе не пришлось подтасовывать бюллетени. Все было в полном порядке. А вот Вы говорите, что меня следует вывести из совета. Так, за что же?
Вывести из совета Вас следует именно за то, что хоть «диссертация отвратительна. Но это не повод и не причина, чтобы топить диссертантку». А что тогда есть причина? Что она вам не дала? Или не заплатила? Вы и Вам подобные превратили науку в лавочку. Вот за это самое. Каждого в отдельности и всех вместе. «Попи. еть» перед аудиторией – это тоже не наука, а шутовство. Шуту же место в цирке или балагане. Или при царском дворе, где ему то ли объедки бросят, то ли на кол посадят.
У ученого, который борется за истину, есть противники и соратники. У Вас нет соратников, а есть только подельники и собутыльники.
Щ. умер во время еды. Живя, он тужил только о том, что разоблачен и нельзя ловчить и мошенничать дальше. Да, Щ. был облит общественным презрением. А чем его следовало обливать?
Вы меня заставляете думать и объясняться по поводу каждого Вашего очередного художества, и все это весьма однообразно. И бесполезно. Это очень напоминает психологию пьяницы, который ищет собеседника, чтобы тот отговаривал его. Не затем, чтобы бросить пить, а просто психологически ему так комфортнее. Кто-то ему сострадает, заботится о его будущем, вот он вроде и бросается в очередной запой с обеспеченным тылом. А у меня много более нужных и полезных дел. А времени мало. Увольте.
Ну, Лев Самойлович, у меня же были самые добрые намерения. <…> Я никому не желаю зла. И то, что Щ. умер во время еды, у меня всего лишь может вызывать грусть. Но уважения тоже не добавляет. Потому что это было подоночное поведение. Что до моего поведения, то я никого никогда и ни в чем не обокрал. Не было ни необходимости, ни потребности. Я Вам уже говорил, что в науке вовсе не борюсь за истину. А борюсь за интересы людей.
«Самые добрые намерения» – заработать любым способом. Что тут думать? Я уже ответил.
Извините. Я очень рад, что у нас образовалась такая дружеская переписка. <…> У нас через десять дней начинается новый учебный семестр. И я начинаю его с курса археологии. И в очередной раз перечитываю Ваши «Археологические источники», чтобы подготовиться. Ничего лучшего в области археологии я в жизни не читал. Я надеюсь, что если донесу это до студентов, то будет хоть какая-то польза.
Снова о Щ. Мне просто интересно – как можно умереть во время еды. Она, что, была ядовитой?
Нет, просто остановилось сердце.
Вы что, серьезно? Не пугайте меня так. <…> Я сильно встревожен.