Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Во всем этом нагромождении конфликтных идей есть две крайности. Одна – использование «негров», делающих научную и литературную работу за сотрудника, обычно занимающего административный пост. Как я уже сказал, у меня никогда не было ни «негров», ни «полу-негров», ни «четверть-негров». Но практика эта у нас широко распространена и распространяется не только на отношения начальства с подчиненными. Нередко, наоборот, научный руководитель пишет диссертацию за своего аспиранта – потому что тот неспособен, но нужно его «остепенить», а то и деньги вмешиваются.

Другая крайность – талантливые и опытные ученые, которым сам бог велел делать открытия и раздавать другим плодотворные идеи, заняты рутинной работой – от громоздкой документации вплоть до уборки помещений. Между тем известно, что небольшая горстка талантов в сущности определяет движение всей науки.

К сожалению, в нашей стране обе эти крайности, оба уклона действуют одновременно.

А нормальное развитие науки, при котором первый уклон заблокирован этикой, а второй – экономикой, остается чем-то, чему мы дивимся за бугром.

№ 5 (49), 16 марта 2010

12. Два скандала в археологии

Скандалы в нашей археологии не так уж часто встречаются, особенно крупные. Я решил рассказать о двух схожих потому, что тот факт, что они разгорелись именно в отечественной археологии, – случайность: они могли вспыхнуть в любой другой науке в нашей стране. Поэтому они должны быть интересны всем.

Роман и гибель Чайлда

Первый произошел в 1956 году. В его центре был крупнейший британский археолог Гордон Чайлд, можно сказать лидер британской археологии, чрезвычайно влиятельный в мире. Этот археолог придерживался марксистских убеждений и был большим другом Советского Союза. Правда, его марксизм отличался от советского, был более либеральным. Трижды он приезжал в Советский Союз, перенимал опыт советских археологов, писал статьи о достижениях советских археологов, радовался признакам демократизации, которые он улавливал в советской жизни. Словом, жизнь его напоминала рыцарский роман, в котором роль возлюбленной исполняла советская археология. Рыцарь был предан идеалам и влюблен и не замечал, что его Дульцинея груба, лжива, цинична, расчетлива и полна необоснованных претензий. При таких условиях роман не мог оказаться счастливым. Большим ударом для Чайлда было разоблачение учения академика Марра как антимарксистского, еще большим – доклад Хрущева о культе личности Сталина. После этого он приехал в СССР в четвертый раз. Посетил Москву, Ленинград и уехал. А вернувшись в Лондон, написал виднейшим советским археологам – Рыбакову, Арциховскому, Артамонову и другим одно и то же горькое письмо о своем разочаровании состоянием советской науки: о плохой методике раскопок, о технической отсталости лабораторий по сравнению с Европой, о скверном уровне публикаций, о бездоказательности хронологических схем и так далее.

Получив это письмо, завкафедрой археологии Московского университета профессор А.В. Арциховский пришел в партбюро, держа конверт за уголок, чтобы не оставить отпечатки пальцев, и сказал: «Возьмите, мне оно не нужно. Вероятно, его вынудили…» Письмо получили и другие ученые. Устроили заседание партбюро Института археологии Академии наук и решили на письмо не реагировать. Гласности его не предавать.

А Чайлд, сложив с себя должность директора Института археологии Лондонского университета, отправился на свою родину в Австралию и там спрыгнул с 70-метровой скалы. Только его очки остались лежать на уступе. Своему преемнику он оставил прощальное письмо для коллег, в котором писал о своей неудовлетворенности состоянием дел и о решении уйти из жизни.

Письмо его, скопированное некоторыми участниками совещания, тайно разошлось по рукам, и его читали многие молодые советские археологи. И понимали, что все громкие декларации о превосходстве советской науки – показуха.

Формозов примеряет доспехи Чайлда

Через полтора десятилетия, в конце 1972 года, московский археолог Александр Формозов, сын профессора зоологии, обратился к академику Рыбакову, главе советской археологии, с запиской о скверном состоянии нашей первобытной археологии. Рыбаков поставил ее на официальное обсуждение на открытом заседании ученого совета, и совет вынес решение, что все хорошо и никаких реформ не требуется. Завершая заседание, Рыбаков похлопал Формозова по плечу и сказал: «Вам нужно выйти на защиту докторской, Александр Александрович», – то есть свел это все к личному недовольству Формозова своим положением.