Между тем перестройка внесла коррективы в привычку молчать и повиноваться. Я, к тому времени выпущенный из тюрьмы и не работавший, получил возможности выезда за рубеж на преподавание и, взяв с собой имевшийся у меня список письма Чайлда, зачитал его в Лондоне на своем докладе о несчастливом романе Чайлда с советской археологией. Англичане, свято относившиеся ко всему вышедшему из-под пера Чайлда, решили сделать полную публикацию этого письма. Журнал «Российская археология», узнав об этом, поспешил опубликовать русский текст первым. Так письмо Чайлда стало общим достоянием.
Между тем я со своими учениками выпустил на английском языке в 1982 году критический обзор советской археологии (в журнале World Archeology), а в 1993 году на его основе издал на русском языке книгу «Феномен советской археологии», весьма критическую (она переведена в Испании и Германии, сейчас вышла в Англии). Формозов получил заказ «Российской археологии» на рецензию. Руководство, зная скептический и задиристый нрав Формозова, ожидало получить разгромную рецензию. Формозов написал почти разгромную рецензию (1995), но ее главным тезисом был тот, что Клейн оказался недостаточно критичен. По мнению Формозова, я недостаточно остро критиковал зло, причиненное археологии марксизмом и советской властью (я действительно отмечал и некоторые достижения советской археологии).
Аристия Формозова
Сам Формозов в десятилетие между 1995 и 2005 годами разразился серией книжек об истинном состоянии советской и постсоветской археологии. Из этих книжек главными являются две: «Русские археологи при тоталитарном режиме» (2004) и «Человек и наука. Записки археолога» (2005). В них он поднял вопросы этики ученых, показав, что советская власть обескровила науку, убив и выбросив лучших, а прочих развратила, сделав трусливыми и угодливыми.
И вот тут вспыхнул второй скандал, гораздо более громкий. Потому что Формозов не просто сформулировал ряд абстрактных истин о морали и аморальности ученых, а разобрал все это на конкретных примерах, называя поименно всех конкретных участников, включая самых маститых – академиков, директоров институтов, начальников экспедиций, заведующих кафедрами, всех. Сражаясь против всех (в греческом эпосе такая битва называется аристией), он обвинил многих в некомпетентности, бездарности, сервильности, беспринципности, подтасовках, фальсификациях, пьянстве, растратах, кумовстве, плагиате и так далее. Названы имена академиков Рыбакова («хама и самодура»), Окладникова, Деревянко, Молодина, профессоров Бадера, Крайнова, Герасимова, Киселева, Бернштама, Борисковского, не говоря уж о таких разоблаченных мошенниках, как Матюшин (глава Российского археологического общества) или Будько и Тимофеев. Немедленно головной археологический журнал ответил целым залпом статей с опровержениями – пять в одном номере (Российская археология. 2006. № 3)! Причем журнал заведомо оповестил, что ответа Формозова печатать не будет.
С тех пор журнал молчит о Формозове. Но в рецензиях историков и в блогах общественное мнение на стороне Формозова: наконец-то нашелся один, кто посмел сказать то, что давно нужно было сказать! А 80-летний Формозов умер в январе 2009 года от тяжелой болезни. Остались еще написанные им мемуары, где он наверняка сказал все, что думает обо всех. Они еще выйдут… [теперь уже вышли[52]
].В своих опровержениях известные археологи возмущаются искренне, и нередко их основания убедительны. Формозов частенько судил субъективно, не все указывал точно и не все подтверждал документально, кое в чем основывался на слухах и догадках. Так он писал, что в 1930-е годы, «кажется», археолог Кричевский донес на коллег. Его оппоненты возмущаются: в таких делах нельзя обвинять по догадкам! Ну, мне все старые археологи говорили, что Кричевский был стукачом. Супруга его С.И. Капошина сама хвасталась мне (угрожая в 1962 году), что многих посадила. Но действительно, это лишь слухи и разговоры. Нужны документы, а они далеко не все доступны. Не сомневаюсь, что целый ряд коллег получил от Формозова щелчок по носу, а то и оплеуху, попросту, зря.
Сужу по себе. Я был с Формозовым в приятельских отношениях 60 лет. Мы окончили университеты в один год (1951): я Ленинградский, он – Московский. Встречались в экспедициях и на конференциях, переписывались. У нас были общие цели и общие недруги. Его отзывы обо мне зависели от перипетий наших личных отношений. Пока все хорошо – отзывы положительные. Обидится он за что-либо – в моих работах тотчас находятся темные пятна. И в печати есть его разные отзывы обо мне.
Но мое недовольство конкретными отзывами не должно заслонять в моем сознании тот факт, что в целом его книги очень нужны и важны, что конкретные факты можно и нужно поправить, а в общем картина слабостей и бедствий нашей науки написана ярко и верно. Это видят все – мы же не с Марса прилетели.
Слово и дело!