Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Сотни тысяч историков не выйдут на улицу: они более зависимы, чем пенсионеры. Но мыслить историки будут врозь с Вами. А это разномыслие никакой комиссией не воссоединить. В антиутопии Оруэлла были аналоги Вашей Комиссии – Министерство Правды и Министерство Истории. Вам нравится роль Большого Брата?

Вот что я бы предложил на подпись своим коллегам, если бы надеялся на эффективность обращений и писем. Всем понятно, что, те, кто подпишет такое письмо создателю Комиссии, рискуют благорасположением административных органов, от которых в нашей стране зависит слишком многое. Тем не менее, коллеги, прочитавшие эту рукопись, изъявляли готовность подписать такое письмо.

Дело в том, что нам сказано ясно: все вы, не взирая на степени и звания, быдло и дерьмо! Вы наши псы – к ноге! Писать то, что нам нужно, иначе пшли вон, заменим вас комиссарами из «наших»! А то и обзовем фальсификаторами, то есть мошенниками, и бросим в кутузку на одни нары с Ходорковским. Вот что нам сказано.

От создания этой Комиссии исходит главная опасность фальсификации истории. Мы не можем закрыть на это глаза. Иначе нам будет мучительно стыдно перед детьми и внуками, которые вырастут и будут вправе спросить нас: вы жили в это время, все понимали, как вы могли промолчать?

№ 11 (30), 12 июня 2009

6. Петрики наступают на историю, или Мемориальные законы

Лучше мне промолчать, – подумала Алиса. На этот раз, так как она не произнесла ни слова, никто ничего не сказал, но, к величайшему ее удивлению, все хором подумали (надеюсь, ты понимаешь, что значит «думать хором»).

Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье

Я лысый, невысокого роста, а к старости стал еще и сутулым. И мне неприятно, когда заходит речь об этих моих особенностях. Но я решительно протестовал бы, если бы в угоду моей персоне губернатор Петербурга Матвиенко, только что приславшая мне (как участнику войны) поздравление с Днем Победы, издала указ, запрещающий гражданам города упоминать эти мои недостатки, и приказала, чтобы я официально считался чубатым, высоким и стройным. Я прекрасно понимаю, что такой указ лишь подчеркнет мои недостатки и заставит всех только и думать об этом и втайне смеяться надо мной. Как смеялись над брежневской выставкой золотых звезд и орденов на груди. Тем более я считал бы оскорбительным запрет сомневаться в том, что я профессор, доктор наук и написал два десятка книг. Да пусть кто-то и сомневается – в ответ проще всего выложить факты.

Теперь на более серьезную тему. Во Франции принят закон, по которому наказуемым преступлением является высказанное сомнение в Холокосте, то есть в том, что немецкие национал-социалисты осуществляли геноцид евреев. Демократическая Франция хотела выразить свою солидарность с евреями и загладить чувство исторической вины за дело Дрейфуса и деяния Виши. Следом за Францией этот закон приняли некоторые другие европейские государства. В 1944 году я лично побывал в первый день после его освобождения в лагере смерти Лентвариус и видел собственными глазами печи-душегубки, горы срезанных перед смертью волос и вдыхал запах гари. Видел нескольких уцелевших узников. Я знаю, что Холокост был. Но я решительно против законодательного запрета сомневаться в Холокосте: как в числе погубленных евреев (его подсчитывают по-разному) и даже в самом факте геноцида. Тех, кто сомневается, надо убеждать, тех, кто убеждает в противоположном, надо опровергать. Заткнуть рот – всегда было слабейшим из аргументов.

Законы типа французского закона о Холокосте называются мемориальными: они регулируют историческую память. Но если регулировать историческую память, то надо распрощаться с академическими свободами и с объективной историей как наукой. Тогда история становится пропагандой, и польза от нее – мимолетная, рассчитанная на моментальную политическую конъюнктуру, а настоящей пользы – для осмысления исторического опыта – ноль.

Конечно, на практике сомнение в Холокосте есть проявление антисемитизма. Поскольку я – человек еврейского происхождения, мне, естественно, ненавистен антисемитизм. Но я буду возражать против запрета считать, что у евреев как у нации есть недостатки и что в истории евреев были темные пятна. Дайте только возможность опровергать эти взгляды и противопоставлять им факты о положительных качествах и исторической роли евреев. Вообще имеет ли человек антисемитские воззрения и настроения или, наоборот, стыдится их, не должно быть вопросом юриспруденции – это вопрос морали, этики.