Муос

Светлана тем временем подбежала к девочке, ласково стала шептать ей что-то, вытирая своим платком кровь с лица.

— Девочка не ранена, это кровь матери или кого-то еще…

— Ребенка на Первомайской оставим. И труп там же, пусть мать первомайцы хоронят, а нам дальше идти надо, — решил Митяй.

Обоз двинулся дальше, но настроение у всех испортилось. Уновцам предстоящий переход уже не казался легким марш-броском, в конце которого их ждет прием благодарных жителей Муоса и восхищение его женской половины. Тьма туннеля опять была непредсказуемой и опасной.

Светлана оставила Радиста и возилась с Майкой, то беря ее на руки, то сажая на дрезину. При въезде на Первомайскую девочка, казалось, уже забыла о гибели своей матери, которая, обернутая в рогожу, лежала на одной из дрезин.

* * *

Станция Первомайская когда-то была многолюдной и зажиточной. Особенность ее состояла в том, что она имела два перрона, которые располагались по обе стороны путей. Но лет восемь назад здешнему относительному благополучию пришел конец: начались упорные атаки змеев и их верных спутников, диггеров, а завершилось все пожаром, который устроил ночью один из жителей станции, зарезав караульных. Четверть населения погибла тогда, многие получили сильные ожоги. Теперь здесь насчитывалось человек двести, не больше.

Что случилось с партизаном, поджегшим свою родную станцию, так и осталось загадкой: то ли он помешался, то ли это было сознательное предательство. Не хотелось верить ни в то, ни в другое — семья поджигателя тоже погибла в огне.

Сейчас станция выглядела мрачной и заброшенной. Стены и потолок были черными от копоти, там и сям виднелись обгоревшие остовы палаток и построек… Только левый перрон казался более или менее жилым. Тут стояли убогие хижины, а те, кому «квартир» не досталось, располагались прямо на полу.

Завидев приближающийся обоз, первомайцы стали подходить к путям. Они были все как один худы, со впалыми щеками, одеты в лохмотья, но у каждого на правом рукаве виднелась яркая нашивка с большой красной единицей. На закопченной стене бросалась в глаза надпись «ПЕРШАМАЙСКАЯ», которую явно регулярно подкрашивали. Это алое слово на черной стене выглядело как вызов наступающей на станцию тьме.

Местные жители испытывали какую-то отчаянную гордость за свою станцию и любили при случае заявить: «Первомайцы не отступают». Отвечать за этот пафосный лозунг им приходилось часто, так как Первомайская являлась форпостом Партизанской конфедерации и была вынуждена первой отражать нападение всевозможных врагов: змеев, диггеров, ленточников, американцев, да мало ли кого еще. Первомайцы твердо верили в свое особое назначение и представляли себя кем-то вроде казаков или самураев. Гордость за то, что они родились и живут на Первомайской, заставляла их наряду с православными традициями воспитывать в детях готовность в любой момент умереть за родную станцию.

Пожар полностью уничтожил хозяйство нижнего лагеря. Чтобы оборонять станцию от врагов, первомайцы отозвали людей из верхнего лагеря и замуровали входы на верхние территории. Было объявлено, что станция переходит на военное положение, а те, кто остался тут жить, объединяются в военную коммуну. С продовольствием у них дело обстояло плохо: существовали за счет незначительных поборов с обозов, шедших транзитом в другие части метро и обратно, да гуманитарной помощи станций, заинтересованных в сохранении этого живого щита. Тракторный Завод и Пролетарская понимали, что их ждет, если сдастся Первомайская. Однако много они выделить не могли, поэтому их помощь разве что удерживала первомайцев на грани голода. В последнее время партизаны были вынуждены употреблять в пищу мясо змеев, которых им иногда удавалось убить в туннеле. В многотонной туше убитого червя была лишь сотня-другая килограммов вонючего, но пригодного к употреблению мяса. Однако иной раз и это было спасением.

Военнообязанными здесь считались все дееспособные: мужчины, женщины и дети с одиннадцати лет. Оружием, как почти везде в Муосе, служили арбалеты и короткие мечи. Увидев приближающийся обоз, жители приветствовали его, опустив лезвия мечей к полу. Очевидно, это было жестом миролюбия и гостеприимства.

Вперед вышла женщина, как оказалось, командир местного отряда партизан. Ее нельзя было назвать красивой, но гордая осанка и черные блестящие глаза притягивали к себе взгляды мужчин. Голова женщины была обрита наголо, а под левой скулой виднелся шрам. Как и все здесь, она была худа, но в ее походке, жестах и голосе чувствовались энергия и уверенность.

— Мы рады приветствовать наших братьев и сестер-партизан. Храни вас Бог на вашем пути.

— Да ладно тебе, Анка, что ты в самом деле так торжественно? Каждый раз одно и то же! — дружелюбно прощебетала Купчиха, подымаясь на платформу. Лицо Анки смягчилось:

— Привет, Купчиха! Давно не виделись, что-то вы редко заходить стали.

— А что ходить-то? Возить уже нечего… Да ты не волнуйся — вам харчи мы привезли.