Муос

На край платформы уходивший отряд вышли провожать все первомайцы, не занятые в дозорах. Ощущалось, что приход москвичей принес и на эту Богом забытую станцию искру надежды. Анка не отходила от Дехтера. Сейчас она была похожа на обыкновенную женщину, провожающую на войну своего мужа. Эти двое провели в хижине Анки всего несколько часов, изменивших всю их жизнь. Дехтер и Анка не объяснялись в любви, и их близость не была бурной. Сложилось так, что они сразу стали семьей. И почему-то ни первомайцев, ни партизан, ни даже москвичей это не удивило. Дехтер ясно осознал для себя, что в Москву он уже никогда не вернется. Но он также почувствовал, что в Муосе у него не будет счастья. Однако эти мысли его не испугали. Он шел навстречу своей судьбе. На шее у него теперь висел нательный крестик на толстой бечевке, который ему подарила его женщина — Анка. Раньше капитан не верил в Бога, просто серьезно не задумывался об этом, посмеивался над разными сектантами и религиозными. Сейчас же, после встречи с Талашом и Анкой, присутствие Бога вдруг стало для него очевидным.

Радист, наоборот, уходил с этой станции разочарованным. Он стыдился себе признаться в том, что с нетерпением ждал отбоя. Для них со Светланой он занял свободное жилище, но та привела с собой Майку. Вообще с появлением Майки Игорь стал чувствовать себя лишним. Все Светланино внимание и вся ее нежность принадлежали теперь этой маленькой чужой девочке. Светлана всячески ухаживала за ней и, видимо, старалась заменить ей мать. Игорю казалось, что о нем вспоминают только когда нужно что-то принести или помочь.

Когда обоз отправлялся, девочку хотели оставить на Первомайской, чтобы с оказией вернуть ее на Пролетарскую или на Тракторный. Но она подняла крик и неожиданно начала рваться к Светлане, взахлеб плача и крича: «Мама! Мама!». Кто-то пытался удержать Майку, но та начала кусаться, вырвалась и повисла на Светлане. Та, растроганная до слез, крепко прижала ее к себе и сказала, что без Майки она не пойдет. Ходоки отговаривали ее, предупреждая, что предстоящий переход очень опасен, но Светлана заявила, что Первомайская — не менее опасное место. Поняв, что спорить с ней бесполезно, Митяй неохотно согласился взять девочку: Светлана была слишком важным человеком в их походе.

Вот и теперь Светлана даже не глядела на Радиста, который, сердито и тяжело пыхтя, крутил педали. Она шла рядом с сидевшей на дрезине Майкой и о чем-то с ней ласково шепталась.

Глава 4

НЕЙТРАЛЫ

За спинами уходящих закрылась массивная решетка из сваренных крест-накрест металлических прутьев в два пальца толщиной. За ней, молча подняв мечи рукоятями вверх, с ними прощались дозорные-первомайцы. Это был третий дозор и третья, последняя решетка. Радист отметил, что добрую половину среди дозорных составляли женщины и дети. А меж тем на решетчатом заграждении трудно было не заметить огромные вмятины — следы былых нападений.

Отряд медленно продвигался вперед. Погруженный в мысли о своем никому не нужном чувстве, Радист не сразу понял, что его начало беспокоить какое-то ощущение, вытеснявшее все из головы. Причиной этого был звук, возникший в глубине туннеля: смесь тихого воя и громкого шепота. Кажется, кто-то из ходоков уже пытался предупредить, что они услышат «голос туннеля», создаваемый сквозняками во множестве вырытых змеями нор. Но тогда уновцы не придали этому значения.

Сначала Радисту стало неуютно. Потом появилась тревога, которую сменило чувство опасности, граничащее с паникой. В туннеле было сыро, сверху капало, ноги вязли в грязи. То в потолке, то в стенах виднелись дыры диаметром около метра. Видимо, это и были норы. Приблизившись к очередной дыре, дозорные окружали ее, держа наготове арбалеты, вслушивались и просвечивали фонарями ходы, пока обоз стоял поодаль. Потом они давали знак, и колонна двигалась дальше.

По мере продвижения звук нарастал; он пронизывал душу, проникал в мозг. Нервы не выдерживали. Хотелось убежать и спрятаться, забиться куда-нибудь, хотя бы в ближайшую нору. Или самому заорать так, чтобы заглушить этот сводящий с ума вой. Радист быстро оглянулся на идущих рядом ходоков. Они не были так взвинчены, как его друзья-уновцы. Ходоки что-то сосредоточенно и беззвучно шептали. Позднее Игорь узнал, что это были молитвы.

Может, их привели в западню, и надо срочно бежать, спасаться?.. Поравнявшись с норой, Игорь хотел броситься в нее. Он уже не контролировал себя, им полностью управлял безотчетный страх.

Его опередил молодой спецназовец, у которого тоже не выдержали нервы. Ходоки как раз подошли к норе и осматривали ее, все так же шепча что-то одними губами. Оттолкнув их, уновец неожиданно юркнул в нору. Один из ходоков схватил его за ноги и потащил назад. Спецназовец сильно ударил его сапогом в челюсть и вырвался, скрывшись в норе. Оттуда послышался его истеричный крик:

— Дайте мне умереть! Я больше не могу…

Вслед за этим уновец выстрелил из автомата, отбив охоту кому-либо лезть за ним. Грохот выстрелов отрезвил остальных.

Дехтер обратился к Митяю: