Муравечество

— Если б он только знал, — отшучивается она. — Что ж, в любом случае — все меняется. Я обязательно вас проведаю.

— Звучит прекрасно, — говорю я.

Она не отпускает мою руку и улыбается. Я пытаюсь представить себе, кому взбредет в голову на ней жениться. И не могу.

— Вы так застенчивы, — говорит она наконец. — Мне это нравится. Это ужасно мило.

— Да, — признаю я. — Я ужасно, ужасно застенчив.

— Ох, — говорит она. — Вы даже не представляете, какой вы замечательный. И среди прочего поэтому вы мне кажетесь очаровательным.

— Спасибо.

— Берегите себя, Б. Розенбергер Розенберг.

И я обещаю ей беречь себя.

Глава 35

Узнав о том, что я устроился на хорошо оплачиваемую работу, Барассини приходит в восторг. Я задолжал ему кучу денег за сеансы. Он даже собирает мне ланч-бокс в дорогу — я еду автобусом «Заппос» до их центрального офиса, расположенного где-то в засекреченном месте в сельской местности Нью-Джерси.

По дороге к Порт-Ауторити я захожу к сестре, Порше Розенбергер Розенберг Хеч. Она тоже в восторге от того, что я нашел работу, потому что ей я тоже должен кучу денег. Она набрасывает мне план ежемесячных платежей и собирает ланч-бокс. Теперь у меня два ланч-бокса. Я об этом не говорю, ведь это мило с ее стороны, а я не хочу выглядеть неблагодарным, особенно раз должен ей кучу денег. Выйдя на улицу, выкидываю ланч-бокс Порши, потому что ланч-бокс Барассини выглядит получше. Мне вдруг приходит в голову, что стоило отдать ланч-бокс сестры бездомному, и я чувствую себя виноватым. Но, по правде говоря, кругом не видно ни одного бездомного, а искать нет времени. У меня есть график.

В автобусе достаю запись для самогипноза, которую Барассини положил вместе с яичным салатом, включаю диктофон на своем айфоне и жду, когда на меня подействуют слова Барассини. Я уже спросил у соседа, не помешаю ли, если сейчас в состоянии гипноза начну начитывать в айфон сюжет забытого фильма. Он сказал, что нет, не помешаю, и отсел.

Опускается тьма. Я слепо блуждаю с лопаткой в руках, пытаясь найти место для раскопок. Спотыкаюсь о кучу грязи, начинаю копать и нахожу светлый парик.

Сцена из фильма проходит сквозь меня как холодный ветер, и я ее начитываю: девушка с томными глазами искоса поглядывает на парня в цилиндре, который сидит на другом конце лавочки в парке. Он тоже поглядывает на нее с застенчивой, натянутой улыбкой. Она поглядывает. Он поглядывает. Проходит какое-то время. Они поглядывают по очереди, но не одновременно, и вдруг в клубах дыма на дереве у них за спинами возникает толстяк в засаленном комбинезоне и со светлым курчавым париком на голове. Он выпускает две стрелы; одна попадает в парня, другая — в девушку. Их глаза загораются желанием, и оба пододвигаются к середине лавочки. Парень застенчиво чмокает девушку в щеку. Оба сидят, потупив взгляды. Она застенчиво чмокает в щеку его. Они смотрят друг на друга, целуются. И пока поцелуй длится, парень замечает камеру, тянется к экрану и опускает шторку, закрывая нам вид. Пять минут мы смотрим на шторку. Сначала шторка время от времени колыхается, словно ее задевают с той стороны. Затем колыхается все сильнее, с растущими скоростью и напором. Затем из-за особенно сильного толчка шторка сворачивается наверх, и мы видим мужчину и женщину в спальне, которые занимаются жестким и каким-то даже зловещим сексом, не замечая нас. Вместо купидона за ними теперь наблюдает ухмыляющийся дьявол с рожками на голове, в темном (возможно, в красном, но фильм черно-белый) комбинезоне. У него оскорбительно антисемитский нос. Пара кончает так, что комнату трясет и со стен падают картины. Уставшие, они пытаются отдышаться, женщина лежит, небрежно раскинув ноги.

Теперь она стоит в профиль на фоне обоев в цветочек. Ее живот увеличивается в дерганом цейтрафере^[79].

Затемнение с кругом, диафрагма закрывается, диафрагма открывается.

По грозовому небу летит аист в фуражке курьера «Вестерн Юнион» с узелком в клюве.

Диафрагма закрывается, диафрагма открывается.

Женщина с пухлым младенчиком на руках, на фоне тех же обоев. В таймлапсе мы наблюдаем, как он растет, а она стареет. Спустя несколько «лет» (в реальном времени — недель) в кадре появляется неотесанный мужлан. На матери и на ребенке появляются следы насилия: разбитые губы, синяки под глазами, сломанные руки. Мужлан исчезает. Герои продолжают взрослеть и стареть. Когда мальчику десять, его мать лежит в открытом гробу.

Далее мальчик стоит в толпе других детей на фоне заплесневелой стены с табличкой «Дом для подкидышей, Нью-Джерси».

Диафрагма закрывается, диафрагма открывается.

Мальчик спит на койке в общей спальне вместе с сотнями, а то и тысячами, а то и миллионами других детей. Он открывает глаза, смотрит в камеру, осторожно вылезает из койки, снимает ночную сорочку, и мы видим, что под ней он полностью одет. Достает из-под койки узелок и вылезает в окно.

Диафрагма закрывается, диафрагма открывается.