Муравечество

Цай больше не дает стирать ее белье. Мы не контактируем и не общаемся, так что я не знаю почему. Просто на связь она больше не выходит. А еще из-за нее меня увольняют из магазина. Когда я прихожу на смену, Дарнелл говорит, что Цай пожаловалась на мое поведение. Он не вдается в подробности, но смотрит на меня странно, так что, кажется, она сказала обо мне что-то прям ужасное. Я в недоумении. Те два часа, что я провел за стиркой и глажкой одежды Цай, — счастливейшие в моей жизни. Признаваясь себе в этом, чувствую себя жалким, но я обязан это признать. Рано или поздно наступает момент, когда надо недвусмысленно сообщить миру, кто ты есть. После довольно продолжительного процесса заламывания рук и самобичевания я вдруг осознаю, что у проблемы постоянного и пересиливающего желания служить Цай может быть решение — и я могу служить ей, не нуждаясь в ее позволении, раз мне уже четко обозначили, что этого мне больше не видать.

Я отправляю резюме в «Заппос» — огромный онлайн-магазин одежды и обуви, принадлежащий миллиардеру Джеффу Безосу из хьюстонских Безосов, которому принадлежит также все прочее на свете. Копаясь в мусороприемнике в доме Цай, я обнаружил, что она, похоже, регулярно совершает покупки в «Заппос» (еще она любит грейпфруты и пользуется прокладками «Олвейс Макси 3 Экстра Лонг Супер с крылышками» без запаха, хотя, как я в итоге обнаружил, запах все-таки появляется). Благодаря работе в службе поддержки «Заппос», если мне очень-очень повезет, рано или поздно я отвечу Цай на письмо (а может, даже по телефону!). Я понимаю, что у «Заппос» должно быть очень много клиентов и, уверен, немало сотрудников отдела поддержки, но даже одна мысль о том, что следующим человеком на линии может оказаться Цай Янь, подталкивает работать в колл-центре «Заппос», даже если она никогда в этой жизни не позвонит.

Собеседование с дамой из отдела кадров проходит хорошо — возможно, даже слишком. Это пожилая женщина с родимым пятном на лице, и я вижу, что она чувствует со мной родство. Но я ничего не чувствую. У меня нет никакого желания вступать в клуб пятнолицых.

— Какое впечатляющее резюме, — воркующим голосом говорит она.

В отличие от того, кто принимал меня на работу в магазине, она не сводит с меня глаз.

— Спасибо.

— Должна сказать, я тоже очень люблю кино.

Пытаюсь угадать ее вкус. Думаю, «Дом у озера», или как там называлась эта слезливая сентиментальная ерунда про отель. Может, ей нравятся фильмы с родимыми пятнами, хотя сомневаюсь, что ей хватит искушенности оценить «Отель „Гранд Будапешт“» — единственный настоящий фильм с родимым пятном.

— Неловко признаваться, — говорит она, — но в школе я участвовала в постановках и одно время даже подумывала о карьере актрисы.

Серьезно? Господи, только не это. Миру повезло.

— Ой, правда? — говорю я. — Это замечательно. Выходили на подмостки?

— О да. На сцене я визжала как резаная. — Она хихикает.

Ох, в этом я даже не сомневаюсь, микс Свинка.

— Слушайте, — говорит она. — Я никак не могу устроить вас в службу поддержки. Уверена, с вашим бэкграундом в кинопроизводстве и очевидной житейской мудростью вам самое место в отделе по связям с общественностью.

— Но служба поддержки — это работа с людьми, а я очень коммуникабельный, — кричу я.

— Ерунда, — говорит она. — Даже слышать не хочу. Вы должны верить в себя так же, как верю в вас я. У пиарщика зарплата в пять раз выше, чем в службе поддержки, и это только в начале. Нет ничего невозможного.

Я киваю. Нехорошо смотреть в зубы коню, которого она мне тут пытается всучить. Мне нужно, чтобы она была на моей стороне. Как только я окажусь в пиар-отделе, потребую перевода. И полагаю, даже в пиар-отделе у меня будет доступ к истории продаж. Смогу отслеживать все заказанные Цай туфли. Одна мысль об этом — и у меня мощнейшая эрекция, прямо во время собеседования. Я обдумываю, что будет, если эта женщина увидит стояк — поможет это или навредит. В эпоху постхаррасмента такие моменты чреваты. Харви Вайнштейн оказал нам всем медвежью услугу. В итоге прихожу к выводу, что поможет, ведь она, несомненно, решит, что у меня встал на нее. Вряд ли она часто (если вообще) становится объектом настолько очевидного сексуального интереса, хотя я прекрасно понимаю, что жертвами домогательств могут быть все женщины вне зависимости от привлекательности и что домогательство — это не про привлекательность, это про власть. Это всегда про власть. Но, перефразируя прекрасную доктора Энджелоу, все-таки я поднимусь^[79]. Эйчар хочет пожать мне руку и замечает мою очевидную загвоздку. Выпучивает глаза. Я был прав.

— Мистер Розенберг! — после паузы говорит она. — Было очень приятно познакомиться.

— Мне тоже очень приятно.

Я подмигиваю. Подмигиваю, как тот проклятый буксир, мечтающий о смерти.

Она не отпускает руку. Ждет, что я приглашу на свидание. Но я не могу. Не могу! Я не знаю, что сказать дальше.

— Жаль, что я замужем, — наконец говорит она.

— Ой. Я не подумал. Ой как неловко. Хотя ему невероятно повезло.