Муравечество

— Собратья-американцы, присутствующие в Зале президентов. Посмотрите, сколько сегодня пришло людей. Много народу. Говорят, больше, чем когда-либо в истории Зала президентов. Если честно, сюда никто и не ходил. Это все знают. Надо сказать, это считалось дурацким аттракционом для лузеров. Лучше уж на американские горки сходить или еще куда. На штуку, которая крутится. Всем было плевать на Зал президентов. А теперь сами посмотрите. «Фейк-Ньюс» вам наговорят, что сегодня народу мало, но они «Фейк-Ньюс», и хотят уничтожить меня, и вернуть в болото элиту, Голливуд и^[121]… Но вы сами посмотрите, как здорово. Я вас всех люблю! Да? Всех вас люблю. И мы Вернем Америке Былое Величие, да? Я прав? А то. Потому что Китай — и мексиканцы, которые шлют нам свою голытьбу — да? MS-13^[122]. Об этом никто не хочет говорить. Но это правда, и я положу этому конец. У нас будет большая прекрасная стена. И уголь. Американцам нужна работа. Уголь. Так и будет. Уж лучше поверьте. Уголь, и мы… у нас будет много производства. Попомните мои слова. Мне все компании говорят: господин президент, мы хотим вернуться в страну, но не можем. А мы… Короче, слушайте, я богатый. Очень богатый. Невероятно богатый. А значит, мне не нужны деньги. Я этим занимаюсь не ради денег. Я жертвую свою зарплату. Не беру взятки у корпораций. Я стал вашим президентом себе в ущерб. Так что задумайтесь… Перед началом шоу ко мне подошел маленький мальчик и сказал: «Господин президент, пожалуйста, вы можете, помочь моей семье? Мы очень бедные и черные». Милый маленький афроамериканский мальчик. А я ответил: выходи на сцену во время шоу. Хочу, чтобы все видели, какой ты милый афроамериканский мальчик… просит помочь своей семье. И я помогу. Это была великая страна. Выходи, маленький афроамериканский паренек…

— Сэр, позвольте перебить, — говорит костлявый. — На этих шоу среди зрителей почти наверняка не будет афроамериканского мальчика, который выйдет. В смысле, может, раз или два будет, но запись закольцуют и будут крутить двадцать пять раз в день. Так что его не получится пригласить на сцену. Потому что он не выйдет. Потому что вы его только что придумали, сэр.

— Не выйдет? — говорю я. — Включите микрофон обратно!

Микрофон включают. Я теперь злой.

— Ты чего, маленький афроамериканский мальчик? Тебя на сцену приглашает президент Соединенных Штатов, а ты отказываешься выйти? Это великая честь! Я президент. Это потому, что я не афроамериканец? А если бы попросила кукла Барри Обамы, ты бы вышел? Это расизм. Вот вам расизм! Это расизм. Я отменяю свое приглашение подняться. Что, съел? Вернем Америке Былое Величие. Я помчал.

Какое-то время в будке тихо.

— А по сценарию не прочитаем? — спрашивает костлявый. — Просто на всякий случай.

— Не-а, — говорю я. — Я знаю свой народ.

— Хорошо, сэр, — говорит скелет.

— Слушайте, только что придумал: давайте сделаем маленького черного мальчика-робота, чтобы он выходил, пока я толкаю речь?

— Это нарушит порядок аттракциона, господин президент.

— Пофиг. Теперь мне пора в Мар-а-Лаго.

— А перед уходом, сэр, не хотите взглянуть на свою аниматронную модель?

— Ну да, почему нет. Все равно. Но чтоб была хорошей. Не такой шутливой, как хэллоуинские маски, которые надо мной издеваются, или политические карикатуры «Фейк-Ньюс», на которых я жирный и со следами говна на штанах для гольфа. Я не жирный. И не срусь в штаны.

— Думаю, вам понравится, сэр.

— Уж надеюсь, — говорю я, глядя на часы. — Только быстро. Не хочу пропустить свои шоу.

Меня ведут к подземной двигающейся дорожке — она идет туда, где делают кукол-президентов. Вижу кучу других президентских кукол. Несколько стародавних, из шестнадцатого века, с белыми хвостами на голове. Но себя не вижу. Начинаю злиться, потому что на кой черт мне сдались остальные? Меня подводят к чему-то под полотном. Чему-то большому, так что, видать, это я. Мне говорят, я из самых высоких президентов, если не самый высокий. Выше кенийца, это я вам отвечаю.

— Это я? — спрашиваю я.

Полотно снимают, и я гляжу на себя. Кукла меня в мой рост. Очень хорошая. Правда впечатляет. Я представляю, как он говорит то, что я только что записал. Обычно не видишь себя вне себя. Наверно, со мной это бывает чаще, потому что я знаменитость с самой рейтинговой телепередачей и президент. Так что меня все время снимают, все время вижу себя в новостях. Но этого себя я могу потрогать. Трогаю. Лицо очень мягкое. Наверное, как мое, а оно очень мягкое, это я прямо говорю. У меня всегда была самая лучшая кожа. Мягкая на ощупь. Не как у женщин. Но такая, что много, много женщин делали мне комплименты. Много, это я вам отвечаю. Мягкая, но очень мужская.

— Нам пора, господин президент, — говорит Келли.

Но я не готов уходить. Не могу отвести взгляд от куклы себя. Не могу перестать трогать. Поворачиваюсь к остальным.

— Кто у вас тут главный по куклам? — спрашиваю.

Поднимает руку жирдяй в гавайской рубашке.

— Сделай мне такую.

— Прошу прощения, господин президент?

— Я хочу себе такую же куклу себя.

— Господин президент… — говорит он.