Муравечество

Я выхожу. Когда ты знаменитость, перед тобой открывают все двери. Приятно. Не так уж важно, мелочь, но приятно. Всегда стараюсь им по-мужски кивнуть, как бы говоря «привет» или «спасибо». Так делают мужики, и я в этом хорош, когда не забываю. Иногда слишком тороплюсь на что-нибудь важное или даже в туалет и тогда просто прохожу мимо. Но раз я такой важный и к тому же президент, то когда киваешь даже иногда, два-три раза из десяти, — это все равно означает, что я очень хороший человек. Люблю свой персонал. Миллард! Педик Миллард Филмор. Я гуглю на телефоне. ХА! Вылитый Бездарный Алек Болдуин^[117]! Идеально. Мои негейские работники очень преданные, а преданность важнее всего. Я ее требую, и я за нее вознаграждаю. Теперь в мыслях, как призрачный ангел, пролетает Рой Кон^[118], мой учитель. Это он меня научил, что преданность важнее всего. Нужно доверять тем, кто на тебя работает, верить, что они не настучат. Кто-то ведет меня в звукозаписывающую студию. По дороге многие говорят: «Здравствуйте, господин президент». Я киваю и изображаю важный вид, как обычно, будто я о чем-то думаю, всегда о чем-то думаю. В основном губами — вытягиваешь, будто свистишь, но не свистишь. Такой трюк.

В студии красивая девушка дает мне сценарий. Я знаю, что за мной следят из-за всех этих материалов «Фейк-Ньюс» про секс, так что даже не говорю ей, что она красивая, а жаль, потому что она как раз из тех, кому это нравится слышать. Прикиньте ее восторг, если б ее оценил сам президент Соединенных Штатов. Я знаю, ей хочется. Вижу. Но мы живем в ужасные времена, так что мне не получается сказать, а ей не получится услышать. Оба в проигрыше, спасибо политкорректности. Беру сценарий, даже не глядя на нее. Даже не говорю «спасибо». Тебе ничего не сделают, если на них даже не смотреть. Одно маленькое удовольствие не стоит проблем. Из-за таких вещей кажется даже, что не стоит быть президентом Соединенных Штатов, но в таких случаях я себе говорю: можешь поверить? Ты президент Соединенных Штатов. Причем избранный, не то что Миллард Алек Болдуин Геймор. Я смотрю на сценарий. Бред какой-то. Мне пишут всякую херню. Совсем не похоже на меня. Там нет ничего из того, за что меня избрали. Не этого хотят люди. Я знаю, чего они хотят. Меня избрали президентом Соединенных Штатов за то, что я сказал то, что сказал. Кого-нибудь еще в этой комнате избрали президентом Соединенных Штатов?

— Я скажу сам, — говорю я.

— Господин президент, — говорит генерал Келли.

— По-моему, мы написали очень по-президентски, — говорит кто-то из «Диснея».

Не знаю, кто это. Хоть сам Уолт Дисней, мне вообще насрать. Правда, он-то, кажись, умер. Читал, что его голову заморозили и где-то хранят, так что, наверное, умер. Но не хочется попасть впросак, как тогда с Фредериком Дугласом^[119]. Всем неймется подколоть Транка.

— Знаете, что по-президентски? — говорю я. — То, что говорю я. А знаете почему?

— Потому что вы президент, — отвечает кто-то высокий в костюме. Но ниже меня. И костлявый.

— Вот именно, Скелет, — говорю я. — Пожуй сэндвич. Какой-то ты тощий.

С мужиками так можно, потому что мужики не начинают истерить каждый раз, как что-нибудь скажешь.

— Итак, вот как все пройдет. Я скажу свое «Вернем Америке былое величие» и все такое. А потом еду в Мар-а-Лаго^[120]

.

— Очень хорошо, сэр, — говорит еще какой-то жиробас.

— Где микрофон? Давайте! Погнали! Я президент! Не заставляйте меня ждать!

Вокруг тут же забегали. Это я люблю. Перепуганных. Перепуганных, потому что они в обществе президента Соединенных Штатов. Какая-то девушка ведет меня к столу с микрофоном. Я на нее не смотрю. По запаху чую, что мне хотелось бы ее поцеловать. От девушек так классно пахнет, что так и хочется их целовать. Кто-то за окном, клоп с бабочкой, дает отмашку, и я начинаю говорить: