Муравечество

— Конечно-конечно, господин президент, — говорит другой — этот стремный, мелкий и в костюме.

— Хорошо. К концу недели, — говорю я.

— Да, сэр.

— И чтоб могла ходить, двигаться и есть.

— Да, сэр.

— И чтоб ей нравилась такая же еда, как и мне.

— Они не могут…

— Хочу куклу, чтоб ей нравилась такая же еда.

Стремный и гавайский переглядываются.

— Да, сэр, — говорит стремный клоп.

— И черного пацана вы тоже сделайте. А то по-идиотски будете выглядеть, когда кукла скажет мою речь, а черного пацана-робота нет.

— Да, сэр.

Дальше я лечу в собственном личном президентском вертолете в Мар-а-Лаго. Я переделал салон; теперь тут все из золота — не просто позолоченные стены, но и подлокотники из золота, и занавески, и столики. Из настоящего золота. А на встроенном телевизоре — закольцованная запись, где я в замедленном движении машу и улыбаюсь радостным толпам. Большим толпам. По-моему, другим пассажирам хорошо на душе, когда они видят на экране, насколько Америка меня любит. Настоящая Америка. Не Голливуд. Не элита. Не то болото, которое я осушаю.

Я смотрю свои шоу. Вот я играю в гольф. Пожимаю руки каким-то уродам. Шучу, и все смеются. Ем гамбургеры. В Мар-а-Лаго есть частный «Макдональдс» для меня одного. Но не маленький; реально большой, говорят, самый большой «Макдональдс» в мире. Могу садиться на самые разные золотые сиденья, смотря по настроению. И столики обслуживают, это необычно. Мелонии и пацана нет. Не знаю, где они. Хотелось бы мне ее любить. Но с первой леди развестись нельзя. Я проверял. Она неблагодарная и уже не такая молодая. Сколько ей там, сорок пять? Не знаю, но давайте скажем прямо: я миллиардер и президент Соединенных Штатов. Какой в этом всем смысл, если мне не достаются юные киски? Прям как в «Сумеречной зоне», когда наконец получаешь все, что хотел, а юных кисок — нельзя. В смысле и у меня уже не то желание, что раньше. Это я никому не скажу. Не надо им знать. Повредит репутации. Но с таблетками я могу все, что требуется от стояка, и скажу вам прямо, мне звонит много актрисок, втайне, потому что в Голливуде вредно появляться со мной на людях, но они звонят и говорят: «Господин президент, хочу вам отдаться». Много знаменитых актрисок и певичек тоже. Прикольно. Говорят: «Господин президент, верните мне

былое величие». Иногда говорят: «Господин президент, арестуйте меня». Говорят: «Господин президент, у вас наверняка бальшущий!» Но мне нельзя, потому что секс, когда ты президент Соединенных Штатов, — это дело публичное. Мне одиноко.

В Белый дом прибывает кукла Транка, причем ровно такая, как я надеялся. Она пожимает мне руку. Твердое, мужское пожатие, почти не хуже, чем у меня. Мы перетягиваем, но в конце концов побеждаю я.

— А разговаривает?

— Да, сэр. Мы засэмплировали вашу речь для создания искусственного голоса и…

— О’кей-о’кей. Не грузи технической фигней. А… у него… может, странный вопрос, но у него есть чувства?

— Это неодушевленный объект, сэр.

— Ну то есть нет, правильно?

— Да, господин президент.

— То есть называется аниматроника, но при этом она неодушевленная. Это как та штука, вроде «правдивой лжи»?

— Оксюморон, сэр.

— Как-как ты меня назвал?

— Нет, сэр, оксюморон — это термин, обозначающий комбинацию слов, которые на первый взгляд кажутся взаимоисключающими.

— О’кей, Пойндекстер. Знаю я это слово. Я все слова знаю.

Я смотрю на Келли.

— Больше не хочу, чтобы Пойндекстер тут работал. Найди кого получше.

Келли провожает Пойндекстера из комнаты и тут же возвращается с каким-то мужиком, который, по-моему, все еще Пойндекстер, но теперь в шляпе. Я к нему не присматривался, так что не знаю.

— Ты кто-то другой?

— Да, господин президент.

— О’кей. Хорошо. Заводите эту штуковину, хочу поиграться. А потом все уходите.

Пока они возятся с куклой, я смотрю телик в спальне, которую называю королевской спальней Транка. Даже повесил знак. Сперва кричу на «Фейк-Ньюс», потом переключаю канал на очень приятных белых людей, сидящих на диване. Это очень успокаивает, потому что в каком-то смысле кажется, будто они говорят прямо со мной. От экрана исходит невероятное тепло. Только для меня. Они меня любят. Я им говорю, какие они прекрасные и насколько привлекательная та, которая телочка. Говорить, что она привлекательная, можно, потому что это телеэкран и никто не разозлится. Раньше было лучше — и я снова сделаю как раньше. Пока что просто достаю член и массирую. Без таблеток больше не встает, а принимать их я сейчас не хочу. Но кончить могу даже так, все нормально. Мне нравится телочка, и она говорит мне всякое приятное. Вижу, как она смотрит на меня из студии и заигрывает. Я большой человек, самый большой в мире. Самый лучший миллиардер. Самый умный. Учился в Лиге плюща. Я президент Соединенных Штатов. Я прези… Я эякулирую на штаны. В дверь королевской спальни Транка стучат. Я оставляю сперму для уборщицы. Людям платишь — и они делают свою работу.

— Войдите, — говорю я, застегиваясь.

— Все готово, господин президент, — говорит какой-то мужик, который вроде бы здесь работает. Старается не смотреть мне на штаны.