Муравечество

Я не думаю: «То, что на тебе футболка с „Рамонс“, еще не делает тебя Рамоном, и, более того, сами „Рамонс“ не носили футболки с „Рамонс“. Ты был бы больше похож на Рамона, если бы надел футболку морпехов Соединенных Штатов».

Я не думаю: «На самом деле это не женщина».

Река горячая — как горячее джакузи — и воняет серой — как серная геенна огненная, — но я живой. Я пытаюсь пойти по воде. Пока перевожу дыхание, смотрю, как пламя все больше охватывает город. А потом начинается: горящий немецкий дог перепрыгивает ограду собачьей площадки, чтобы, видимо, потушить на себе огонь, но вместо этого занимается река. Так что скоро я горю и молю о пощаде. Мои вопли доходят до уровня какого-то тувинского горлового пения, но это не культурная апроприация, потому что я в огне, а тут уж каждый вертится как может.

Словно в ответ на мои измученные вокализы, из пламенеющей реки является существо.

— Кит, — говорю я догу. — В Гудзоне уже давно замечали горбачей. Это хорошо, говорит о том, что очистка воды проходит эффективно. Хотя раз вода загорелась, то, вероятно, нам еще есть к чему стремиться.

— Вряд ли это кит, — говорит дог, — ибо он хочет проглотить нас, как до нас проглатывали Иону. А то, что неверно перевели словом «кит», на самом деле «большая рыба» — dag gadol…

— Погоди, кого-кого, Джону Хилла?

— Библейского Иону. Так что да.

— У нас особо нет времени спорить на сей счет, — говорю я. — Он уже раскрыл пасть!

И нас вмиг проглатывают и ввергают во тьму. Здесь жарко, зато желудочный сок в нутре существа гасит огонь на наших телах, и за это я — и, полагаю, пес — благодарны; он вдруг лишается дара речи. Может, обиделся.