Мурло

— Да что ты, мама? — недовольно сказала Катя. — Разве они больше в такой мороз просидят? Я думаю, они не позднее, чем через час, приедут. Вы же не торопитесь? — обратилась она к Светлане.

— Куда же мне торопиться? У нас каникулы, — улыбнулась она.

— Вот и замечательно, — обрадовалась Катя.

Нина искоса посмотрела на дочь с подругой, но, отгоняя от себя дурные мысли, обратилась к зевающему Егору.

— Чего ты, Егорушка, устал, поди, на работе?

— Да, тёть Нин, поспал бы, если честно, — искренне заявил он.

— А то ж я и смотрю: мучаешься весь, — душевно сказала Нина. — Пойдём постелю тебе, да поспишь часок-другой.

Егор вопросительно взглянул на Катю.

— Поспи, поспи, — разрешила она, и он, улыбнувшись, встал из-за стола.

Когда Нина с Егором вышли, Катя обратилась к Светлане:

— А у вас, тётя Света, как дела?

— Да как дела могут быть? Хорошо, обычно: муж, дети, хозяйство, скоро ещё и работа — всё стабильно, — меланхолично улыбаясь, сказала Светлана. — Не жалеете, что в деревне остались? — спросила Катя про то, что ей всегда хотелось знать.

Сердце её быстро застучало, в глазах слегка помутнело, уши нагрелись. Она сама от себя не ожидала, что напрямую об этом спросит. — Отчего ж жалеть? — улыбнулась Светлана. — Будь у меня в своё время выбор, остаться или уехать, то, может, и жалела бы, а так чего жалеть? На судьбу дуться? — Ну как же? — расстроилась Катя. — Вы же в Уфе учились. Отчего ж там было не остаться?

— Не так, Катенька, это просто: немалых денег это требует, да так я к городу и не привыкла за четыре года.

Катя загрустила. Она никогда не спрашивала Светлану про город. Видимо, боялась, что единственный человек из всего села, который её понимает, разобьёт её грёзы о действительность. Самый страшный ответ, который только мог прозвучать, прозвучал, но Катя, хоть и расстроилась, не разочаровалась, а разозлилась на себя и на Светлану — ей только больше захотелось в город. — Неужели вам здесь нравится? — брезгливо спросила Катя.

— А что здесь может не нравиться? Свежий воздух, природа, натуральные продукты, никакого шума. Всё спокойно, почти без преступлений. Люди добрые, милые, — Катя всё больше злилась на учительницу.

— И вам не надоедает это спокойствие? Вы простите, если я говорю неприлично, — одёрнула себя Катя. — Мне просто интересно знать, потому что я, признаюсь вам, сейчас больше всего на свете хочу жить в городе: расти там и развиваться. Извините, пожалуйста, вы, если не секрет, на кого учились? — Да что «извините»? — улыбнулась Светлана. — Не секрет: на филолога я училась. — И вам не грустно от того, что вынуждены работать школьным учителем? — Мне, Катя, работа моя нравится. Я люблю с детьми общаться. Они, знаешь, они, как это сказать… — задумалась Светлана.

Катя приготовилась к важным словам.

— Они как такие нравственные индикаторы, что ли. Они, пятый-шестой класс, всё чувствуют, и понимают, и не дают тебе самой попортиться. С седьмого, правда, дуреть начинают, но вот до этого с ними одно удовольствие работать: такие чистые, добрые.

Катя грустно взглянула на стол и больше за вечер так толком глаза свои и не подняла. Когда Нина вернулась, подруги заговорили на всякие общие темы, засплетничали. Пару раз они вспоминали о мужьях, но Светлана ни словом о досках не обмолвилась. Нина же, несмотря на присутствие дочери, высказала всё, чем не устраивал её муж. Особенно зло она отзывалась об их рыбалке со Степаном Фёдоровичем. Звучали слова «дурость», «ребячество», «детство», «жопа» и «козлина». Светлана, когда Нина критиковала Гену, смотрела на Катю, но та и бровью не вела: она думала о своём и печалилась.

Прошло два часа. Стемнело. Женщины переживали за рыбаков. «Не случилось ли чего?», — боялась Нина. Она последними словами ругала мужа за то, что он заставлял её нервничать. Ругала, чтобы меньше представлять подробности возможных происшествий. Тем самым она пыталась убедить Светлану с дочерью, но прежде всего себя, в том, что всё хорошо: разве что напились и не могут закончить рыбалить. Однако, увидев пропущенные звонки от Домрачёва (она записала номер, когда звонила его матери), Нина заволновалась всерьёз и стала упрашивать Катю съездить с Егором поискать их. Катя долго сопротивлялась, уверяла, что всё в порядке (ей не хотелось будить Егора и принижать мужественность Домрачёва в глазах Светланы), но в итоге поддалась уговорам. Недовольный спросонья Егор завёл машину, и они поехали.

По дороге молчали. Когда увидели силуэт жёлтой «Газели», Егор зло прошипел: — Я же говорил, что всё в порядке.

Но, когда они подъехали ближе, стало видно, что «Газель» висит над пропастью и держит её только сосна. Машина остановилась, и Катя выбежала из неё. Она с фонариком в телефоне заглянула в салон «Газели», но ничего, кроме снастей и стульев, в нём не нашла и испуганно посмотрела на Егора.

— Ты не волнуйся: всё в порядке, они, наверное, не смогли уехать и пошли пешком, — Егору не хотелось успокаивать девушку — он лишь хотел, чтобы она прекратила его донимать. Сонный, он вечно злился.

Катя трясущимися руками набрала матери.